Остальные фавориты не обращали на подобные мелочи внимания. Они просили прощения, падали к ногам королевы и добивались снисхождения к своим проступкам. Даже на тайные женитьбы Елизавета в итоге закрывала глаза, заставив, конечно, прежде фаворита отсидеть некоторое время в Тауэре и отлучив его жену навсегда от двора.
С Робертом вначале их знакомства получалось помириться похожим образом. Теперь, когда он превратился из юноши в мужчину, Роберт перестал заискивать перед Елизаветой.
В ноябре королева лично навестила «заболевшего» фаворита. Я отправила Роберту записку, предупреждая о планируемом визите. Он тоже соскучился по Елизавете, поэтому принял ее благосклонно, не став перечислять свои обиды. Уайт рассказал мне:
– Они сначала поговорили в гостиной, где я велел слугам накрыть стол с легкими закусками. Оба с удовольствием беседовали друг с другом и с аппетитом ели. Слугам велели удалиться, в потому не знаю, о чем шла беседа. Но они явно не ругались. Потом граф велел принести шахматы, и они сыграли две или три партии.
Оставалось порадоваться за обоих. Наступил недолгий мир в их отношениях. Роберт вернулся во дворец, к неудовольствию одних и искренней радости других. Со спокойным сердцем я уехала к маме: в конце года у нас с Чарльзом должен был появиться первенец. Небольшой перерыв пошел мне на пользу. Этого ребенка я ждала с нетерпением, будто и не рожала до сих пор.
– Ребенок от любимого мужчины – совсем другое дело, – объяснила мне мама. – Конечно, я люблю всех детей. Просто тут что-то особенное происходит и с телом, и с мыслями.
– Ты по-прежнему оплакиваешь вашего с Дадли малыша? – вопрос сам вырвался у меня изо рта.
– Да – Мама грустно кивнула, – признаюсь, по Френсису, умершему младенцем, я горевала куда меньше. Я часто хожу на могилу к графу и сыну. Благо они похоронены рядом. Надеюсь, после смерти оказаться рядом с ними.
Я вздохнула и повнимательнее пригляделась к маме. Выглядела она прекрасно. В волосах проблескивала седина, но в отличие от Елизаветы мама не носила париков, поскольку ее пышные волосы оставались густыми. Локоны, как и раньше, выбивались из прически, придавая ее облику более задорный, молодой вид. Мама нечасто выходила в свет, большую часть времени посвящая воспитанию внебрачного сына Роберта или беседам с Кристофером. Оттого она несильно пудрила лицо, не заботясь о придании коже модной бледности. Хотя кожа у мамы всегда отличалась естественной белизной, не испорченная оспой и веснушками.
– Роберт пытается договориться с королевой о встрече со мной. Он очень хочет примирить нас, – неожиданно призналась мама.
– А ты? Ты хочешь? Зачем тебе это нужно? – я искренне удивилась, не слышав о подобном желании ни от Роберта, ни от самой матери.
– Сначала я подумала, мне незачем искать встречи с Елизаветой. Роберт настаивал на нашем примирении. И я уступила ему. Сейчас идея кажется более привлекательной. Никогда нельзя быть уверенной в завтрашнем дне. Вдруг милость королевы когда-нибудь будет полезной…
1598 год
О, этот год можно назвать годом смерти двух примечательных персон. Или годом двух великих ссор. Или годом двух великих примирений. Выбирай, как лучше сказать, а я поведаю обо всем по порядку. Сначала вернемся к Франции, которую мы оставили, если помнишь, раздираемой на части. Генрих Наваррский принял католичество, предпочтя получить французскую корону, чем оставаться верным протестантом. Его принял Париж, но испанцы и католическая лига никак не успокаивались, продолжая вести против Наварры войну. Ее Величество искала в Генрихе союзника. А тот, кто против Филиппа, вполне сойдет за союзника Англии. Однако в первую очередь французский король желал своей измученной распрями стране мира.
Филипп испанский, погрязнув в долгах, сам предложил Генриху заключить мир. Он не имел возможности продолжать военные действия. А потому в начале года королева забеспокоилась: союз Франции с Испанией совершенно не был в ее интересах. Тем более Филипп отказывался признавать независимость Нидерландов и идти на уступки английской королеве. Написав несколько писем французскому королю и не добившись взаимопонимания, королева намеревалась отправить в Париж посольство с целью удержать «брата» Генриха от непродуманного и поспешного шага. Ехать во Францию вызвался Роберт. Он лично знал Наварру и даже, можно сказать, с ним дружил. С собой Роберт хотел взять графа Саутгемптона. Генри, обладавший более спокойным нравом, чем Роберт, умудрился в начале года поссориться с королевой. Она прогнала его со двора, велев более не появляться во дворце. Саутгемптон собирался переждать, пока королевский гнев утихнет, пребывая с посольством в Париже.