Осенью королева продолжала беспокоиться о судьбе острова. Она все еще помнила о действиях Роберта, которые привели скорее к краху, чем к победе. Поэтому Чарльзу Ее Величество так и не доверяла. Беспокойство усугубляли постоянные траты на содержание солдат.
В октябре в Лондон из своего ирландского поместья, расположенного близ Кинсейла, приехал один из бывших друзей Роберта. Он должен был явиться ко двору, но боялся королеву больше, чем графа Тирона.
– Я понимаю, сейчас не лучшее время для встречи с королевой, – объяснял нам сэр Портман. – Говорят, она считает каждый пенни. Во время обеда прямо так и спрашивает слуг: «Сколько стоило это блюдо?» Былые времена, когда стол заставляли яствами, которые она могла даже не попробовать, миновали! И, конечно, меня беспокоит титул рыцаря, дарованный графом Эссексом. Извините, – он поерзал на стуле. – Ваш брат был великодушен и смел, но сейчас титулы, которые он раздавал, не радуют королеву. Не радуют ее и новые наряды фрейлин, если они смеют в них щеголять при дворе. Мне же велели возвращаться домой. Мол, не надо появляться во дворце в такие времена.
Мы слышали, двор затих. Хорошее настроение у королевы теперь бывало редко. Чаще всего она оставалась в своих покоях. Когда ей приносили дурные новости, королева взяла в привычку топать ногой и хвататься за шпагу, которой сотрясала воздух в гневе. Шпага возле ее кресла появилась именно после неудавшегося мятежа Роберта. Так как он собирался захватить королеву и заставить действовать по его разумению, шпага должна была как-то защитить Ее Величество или уж, по крайней мере, придать ей уверенности. Опасность миновала, а шпага осталась стоять у кресла.
– Я заверил королеву, что не собираюсь покидать свой замок в Ирландии, – уезжая, сказал сэр Портман. – В других местах будет только хуже. Некоторые уехали, но я так не поступлю. Я буду есть кроликов и вылавливать рыбу, но не оставлю завоеванные кровью земли.
Некому было приносить королеве деньги в казну. Пора храбрых мореплавателей миновала. Жизнь словно застыла. Лондон замер без привычных фейерверков, праздников, спектаклей. Казнь Роберта по-прежнему обсуждалась тут и там. Открыто высказываться при дворе не решались. Но люди осуждали приговор королевы, словно забыв, кто к нему ее подталкивал. В то же время ходили слухи, что и парламент, и Тайный Совет все больше отдалялись от Ее Величества, постоянно выражая несогласие с решениями королевы. Враги Роберта стремились к власти. Их прежняя цель – устранить своих соперников – была достигнута. Им этого показалось мало. Ведь пока королева не собиралась умирать, они не имели возможности действовать по собственному усмотрению.
Мама Елизавету не жалела. Раньше она пыталась понять королеву и иногда оправдывала ее поступки. Теперь мамины слова стали куда жестче:
– Ничего хорошего не ждет впереди Ее Величество, – кривя рот, выговаривала мне мама, скорее разговаривая с невидимым собеседником, чем со мной. – Все вокруг ждут ее смерти. Заждались! Робин мог стать новым королем. Его великодушие не позволило бы поступить с королевой неблагородно. А те, кто окружают королеву после его казни, не будут тихо сидеть в стороне. Поверь, Пенелопа, ее отравят, как отравили многих. Как травят неугодных во Франции. Если королева не умрет сама, Сесил точно сделает все, что в его силах, но уберет ее с дороги.
Мамины слова пугали и заставляли задуматься. Королева осталась в полном одиночестве. Средства, которые она тратила на войну в Ирландии, не позволяли ей вести тот образ жизни, к которому она привыкла. Отчасти я оказалась в похожем положении. Муж не давал мне развода. Я жила в доме Чарльза на правах любовницы. Наши с ним дети оставались незаконнорожденными. Меня не принимали при дворе. Знакомые порой не здоровались, увидев на улице.
Маме оставшегося после смерти Роберта и Кристофера наследства едва хватало на весьма скромное существование. Долги графа Лейстера ей так и не простили. При жизни Кристофера они боролись вместе. Сейчас приходилось справляться в одиночку. Мне было чуть легче благодаря поддержке Чарльза. Я очень надеялась наконец его увидеть.
– Молись, Пенелопа, молись, – повторяла мама. – Нам с тобой осталось лишь грехи замаливать. Видимо, велики они в глазах Господа, раз нам ниспосланы такие страдания…
Казна опустела. В октябре королеве пришлось созвать заседание парламента. Процессия из дворца к месту заседания выглядела мрачной и даже зловещей. Обычно народ от души приветствовал королеву. Она привыкла к восторженным возгласам толпы, которые раньше всегда радовали ее слух. Но люди не простили королеве смерти Роберта. Они отказывались видеть в своем герое предателя и мятежника.