- Папа, разве вы не получили моей телеграммы? Все в порядке. Хьюберт свободен.
Руки генерала взметнулись и стиснули ее запястья, на лице появилась краска, губы разжались, - он внезапно помолодел на десять лет.
- Это... это точно, Динни?
Динни кивнула. Она улыбалась, но в глазах у нее стояли слезы.
- Боже правый, вот это новость! Входи же! Я пойду скажу матери.
Не успела она влезть в окно, как он уже выбежал из комнаты.
В этом кабинете, который устоял перед натиском Динни и леди Черрел, пытавшихся насадить в нем эстетическое начало, и сохранил свою напоминающую канцелярию наготу, на каждом шагу виднелись следы поражения, нанесенного искусству, и девушка смотрела на них с улыбкой, приобретавшей уже хронический характер. Здесь, в окружении своих бумаг, военных сочинений, выцветших фотографий, реликвий, вывезенных из Индии и Южной Африки, картины в старомодном вкусе, изображающей его боевого коня, карты поместья, шкуры леопарда, который когда-то подмял сэра Конуэя, и двух чучел лисьих голов, живет ее отец. Он снова счастлив! Слава богу!
Динни догадалась, что ее родители предпочтут порадоваться в одиночестве, и проскользнула наверх, в комнату Клер. Самый жизнерадостный член семьи спал, высунув из-под простыни рукав пижамы и подложив ладонь под щеку. Динни ласково взглянула на темную стриженую головку и снова вышла. Страшись тревожить сон младой красы! Динни стояла у открытого окна своей спальни, всматриваясь в ночь - прямо перед ней почти оголенные вязы, а дальше залитые луной поля, за ними лес. Она стояла и силилась не верить в бога. Низко и недостойно верить в него больше теперь, когда дела идут хорошо, нежели раньше, когда они грозили завершиться трагедией. Это так же низко и недостойно, как молиться ему, если вам от него что-то нужно, и не молиться, если надобность в нем отпала. В конце концов бог только вечный и непостижимый разум, а не любящий и понятный вам отец. Чем меньше думать обо всем этом, тем лучше. Буря кончилась, корабль пришел в порт. Она дома, и этого довольно! Динни качнуло, и она поняла, что засыпает стоя. Кровать была незастелена, но девушка вытащила старый теплый халат и, сбросив туфли, платье и пояс с подвязками, накинула его. Потом нырнула под одеяло и через две минуты уже спала, по-прежнему улыбаясь...
В телеграмме Хьюберта, прибывшей во время завтрака, сообщалось, что они с Джин приедут к обеду.
- Молодой помещик возвращается. Везет молодую жену, - пробурчала Динни. - Слава богу, к обеду уже станет темно, и мы сможем заклать тучного тельца без шума. А тучный телец найдется, папа?
- У меня осталось от твоего прадеда две бутылки шамбертена тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. Подадим их и старый бренди.
- Хьюберт больше всего любит блинчики и вальдшнепов. Нельзя ли настрелять их, мама? А как насчет отечественных устриц? Он их обожает.
- Постараюсь достать, Динни.
- И грибов, - добавила Клер.
- Боюсь, что тебе придется объехать всю округу, мама.
Леди Черрел улыбнулась. Сегодня она казалась совсем молодой.
- Погодка охотничья, - заметил сэр Конуэй. - Что скажешь, Клер? Встречаемся в Уивел-кросс, в одиннадцать.
- Отлично!
Проводив отца с Клер и возвращаясь из конюшни, Динни остановилась, чтобы приласкать собак. Избавление от бесконечного ожидания и мысль о том, что беспокоиться больше не о чем, были настолько упоительны, что девушку не возмущало даже такое странное обстоятельство, как сходство теперешнего положения Хьюберта с тем, которое причиняло ей так много горя два месяца назад. Положение его не улучшилось, а еще более осложнилось в связи с женитьбой. И все-таки Динни была полна веселья, как уличный мальчишка разносчик. Эйнштейн прав: все относительно.
Напевая "Браконьера из Линкольншира", девушка шла к саду, как вдруг треск мотоцикла заставил ее обернуться. Какой-то человек в костюме мотоциклиста помахал ей рукою, вогнал машину в куст рододендронов и направился к ней, откидывая капюшон.
"Это Ален!" Динни мгновенно почувствовала себя девицей, которой сейчас сделают предложение. Сегодня, - она понимала это, - ему уже ничто не помешает: он даже не совершил опасного героического подвига, который придал бы такому предложению слишком явный характер просьбы о награде.
"Но, может быть, он все еще небрит и это остановит его!" - подумала Динни. Увы! Подбородок отличался от остального лица лишь несколько менее смуглой кожей.
Он подошел и протянул обе руки, Динни подала ему свои. Так, взявшись за руки, они стояли и смотрели друг на друга.
- Ну, рассказывайте, - потребовала наконец Динни. - Вы чуть не довели нас всех до помешательства, молодой человек.
- Присядем где-нибудь, Динни.
- С удовольствием. Осторожнее, - Скарамуш вертится под ногами, а они у вас внушительные.
- Не очень, Динни, вы выглядите...
- ...измученной, что не слишком лестно, - перебила его Динни. - Я уже знаю о профессоре, специальном ящике для боливийских костей и предполагавшейся замене их Хьюбертом на корабле.
- Откуда?
- Мы же не кретины, Ален. В чем состоял ваш второй план - с бородой и прочим? Хорошо бы сесть вот тут, на камень, но сперва надо что-то подложить.
- Могу предложить вам свое колено.
- Благодарю, достаточно вашего комбинезона. Кладите его. Итак?
- Что ж, извольте, - сказал Ален, недовольно поглядывая на свой ботинок. - Мы не приняли определенного решения: все зависело от того, как отправят Хьюберта. Пришлось предусмотреть несколько возможностей. Если бы корабль зашел по дороге в испанский или португальский порт, мы прибегли бы к фокусу с ящиком. Халлорсен поехал бы пароходом, а Джин и я встретили бы его в гавани с самолетом и настоящими костями. Вызволив Хьюберта, Джин села бы в машину, - она прирожденный пилот, - и улетела в Турцию.
- О последнем мы догадались, - вставила Динни.
- Как?
- Неважно. А другие варианты?
- Если бы выяснилось, что захода в гавань не будет, дело усложнилось бы. Мы подумывали о ложной телеграмме. Ее вручили бы охране Хьюберта, когда поезд придет в Саутгемптон или в другой порт. В ней предписывалось бы отвезти арестованного в ближайший полицейский участок и ожидать там дальнейших распоряжений. По дороге Халлорсен на мотоцикле врезался бы в такси с одной стороны, я - с другой. Хьюберт выскочил бы, сел в мою машину и удрал туда, где ожидает самолет.
- Н-да! - промычала Динни. - Все это прекрасно на экране, но так ли уж легковерна полиция в действительности?
- В общем, мы этот план всерьез не разрабатывали. Больше рассчитывали на первый.
- Деньги ушли целиком?
- Нет, еще осталось триста. Аэроплан тоже можно перепродать.
Динни глубоко вздохнула, посмотрела на него и сказала:
- Знаете, вы, по-моему, дешево отделались.
Ален усмехнулся:
- Я думаю! Кроме того, если бы похищение удалось, я уже не мог бы так просто заговорить с вами. Динни, я сегодня должен уехать. Согласны вы...
Динни мягко перебила его:
- Разлука смягчает сердце, Ален. Когда приедете в следующий раз, я решу.
- Можно вас поцеловать?
- Да.
Девушка подставила ему щеку. "Вот теперь, - подумала она, - мужчине полагается властно целовать вас в губы. Нет, не поцеловал! Кажется, он и в самом деле уважает меня". Динни поднялась:
- Поезжайте, мой дорогой мальчик, и огромное вам спасибо за все, что вы, к счастью, не сделали. Честное слово, я постараюсь и перестану быть недотрогой.
Он сокрушенно посмотрел на нее, видимо раскаиваясь в своей" сдержанности, затем ответил ей улыбкой на улыбку, и вскоре треск мотоцикла растаял в беззвучном дыхании тихого дня.
Динни, по-прежнему улыбаясь, пошла домой. Ален чудный! Но неужели нельзя подождать? Ведь даже в наши дни люди на досуге начинают жалеть об упущенном.
После легкого и раннего завтрака леди Черрел отбыла в "форде" с конюхом за рулем на поиски тучного тельца. Динни уже собралась обшарить сад и конфисковать там все цветы, которые может предложить ноябрь, когда ей подали карточку:
Мистер Нейл Уинтни,
Мастерские Фердинанда,
Орчард-стрит.
Челен.
"Караул! - мысленно вскричала Динни. - Молодой человек дяди Лоренса!"