- Ну, ну! - вмешался сэр Лоренс. - Нечего женщинам сходить по нему с ума, раз им известно, какой он пират.
- Правильно, - поддержала его Джин. - В наши дни сваливать все на мужчин просто глупо.
- В прежнее время, - вмешалась леди Монт, - обольщали мужчины, а виноваты были женщины. Теперь обольщают женщины, а виноваты мужчины.
При этом поразительно логичном замечании все онемели от изумления. К счастью, леди Монт тут же прибавила:
- Я однажды видела двух верблюдов. Помнишь, Лоренс? Они такие приятные!
Хьюберт вернулся к прерванной теме:
- Не знаю, так ли уж это глупо. Он ведь женится на нашей сестре.
- Клер ему не уступит, - перебила его леди Монт. - Уступчивы только те, у ко'о носы с горбинкой. Пастор утверждает, что у всех Тесбери такие, - прибавила она, обращаясь к Джин. - Вот у вас не такой, а вздернутый. Зато у ваше'о брата Алена чуточку изо'нутый.
Она взглянула на Динни и объявила:
- Он в Китае. Я же сказала, что он женится на дочке судово'о казначея.
- Боже правый! Он и не думает жениться, тетя Эм! - вскричала Джин.
- Я и не говорю. И потом, я уверена, что это очень порядочные девочки - не чета разным дочкам священников.
- Благодарю вас!
- Я имела в виду тех, которые попадаются в парке. Они все'да так представляются, ко'да хотят познакомиться. Я думала, это всем известно.
- Джин выросла в доме пастора, тетя Эм, - укоризненно произнес Хьюберт.
- Но она уже два года замужем за тобой. Кто это сказал: "Плодитесь и размножайтесь"?
- Не Моисей ли? - предположила Динни.
- А почему бы и нет? Глаза леди Монт остановились на Джин. Та вспыхнула. Сэр Лоренс торопливо вставил:
- Надеюсь, Хилери обвенчает Клер так же быстро, как Джин и тебя, Хьюберт. Это был рекорд.
- Хилери - замечательный проповедник, - возгласила леди Монт.
Ко'да скончался Эдуард, он сказал проповедь про Соломона во всей славе е'о. Тро'ательно! А ко'да мы вешали Кейсмента, помните? - страшная глупость с нашей стороны! - Хилери говорил про бревно и сучок. Оно было у нас в глазу.
- Я терплю проповеди лишь в том случае, когда их читает дядя Хилери, - заметила Динни.
- Да, - поддержала ее леди Монт. - Он умел стянуть больше ячменно'о сахару, чем любой дру'ой мальчишка, и при этом казаться невинным, как ан'ел. Твоя тетка Уилмет и я переворачивали его головой вниз - знаешь, как куклу, - и трясли, но обратно ниче'о не получали.
- Вы, видимо, были примерными детьми, тетя Эм?
- По мере сил. Наш отец, который то'да еще был не на небесах, старался видеть нас поменьше. А мама, бедняжка, ниче'о не мо'ла поделать. Мы были лишены чувства дол'а.
- Странно, что теперь его у всех вас больше, чем нужно.
- Разве у меня есть чувство дол'а, Лоренс?
- Решительно нет, Эм.
- Так я и думала.
- Дядя Лоренс, вы не находите, что у Черрелов в целом слишком много чувства долга?
- А разве его может быть слишком много? - отпарировала Джин.
Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:
- Динни, я чую ересь.
- Чувство долга лишает человека широты, верно, дядя? И у отца, и у дяди Лайонела, и у дяди Хилери, и даже у дяди Эдриена первая мысль всегда одна и та же: что они должны сделать. Они отказываются считаться с тем, чего они хотят. Спору нет, это прекрасно, но довольно скучно.
Сэр Лоренс выронил свой монокль.
- Пример твоей семьи, - сказал он, - превосходно иллюстрирует мандарина как определенный человеческий тип. На нем стоит империя. Из поколения в поколение - закрытые школы, Осборн, Сэндхерст и многое другое! А до этого - семья, где с молоком матери всасывается мысль о служении церкви и государству. Такое служение - вещь очень интересная, очень редкая в наши дни и очень похвальная.
- Особенно когда помогает удержаться наверху, - пробормотала Динни.
- Чушь! - отрезал Хьюберт. - Когда служат, об этом не думают.
- Не думают потому, что нет надобности думать, а если уж понадобится, быстро сообразят.
- Несколько туманно выражено, Динни, - вмешался сэр Лоренс. - По-твоему, если бы таким, как мы, что-нибудь угрожало, мы воскликнули бы: "Нас нельзя устранить: мы - это все"?
- А разве мы - это действительно "все", дядя?
- С кем ты общалась в последние дни, дорогая?
- Ни с кем. Просто надо иногда и самой думать.
- Это так о'орчительно! - объявила леди Монт. - Русская революция, и вообще.
Динни почувствовала, что Хьюберт смотрит на нее и задает себе вопрос: "Что случилось с Динни?"
- Можно, конечно, вынуть чеку из оси, но тогда колесо соскочит, сказал он.
- Метко сказано, Хьюберт, - одобрил сэр Лоренс. - Ошибается тот, кто полагает, что можно создать в короткое время целый социальный тип или заменить его другим. Джентльменом не делаются, а рождаются - если под словом "рождение" понимать не только сам процесс, но и атмосферу дома, где он совершается. Но должен сознаться, этот тип быстро вымирает. Ж аль, что его нельзя как-нибудь сохранить, - например, устроив национальные заповедники, как в Америке для бизонов.
- Нет, не хочу, - объявила леди Монт.
- Чего вы не хотите, тетя Эм?
- Пить шампанское в пятницу. Отвратительная шипучка.
- А нужно ли его вообще подавать, дорогая?
- Я боюсь Блора. Он так привык. Я мо'у сказать ему, но он все равно подаст.
- Динни, что слышно о Халлорсене? - неожиданно спросил Хьюберт.
- После возвращения дяди Эдриена - ничего. По-моему, он в Центральной Америке.
- Он был о'ромный, - сказала леди Монт. - Обе дочки Хилери, Шейла, Селия и маленькая Энн. Пять. Я рада, что обойдемся без тебя, Динни. Конечно, это суеверие.
Динни откинулась назад - так, чтобы свет не падал ей на лицо:
- Быть подружкой невесты один раз - вполне достаточно, тетя Эм.
На другой день, встретясь с Уилфридом в Уоллесовской галерее, Динни спросила:
- Вы случайно не будете завтра на свадьбе Клер?
- У меня нет ни цилиндра, ни фрака, - я подарил их Стэку.
- Я помню, как вы замечательно выглядели тогда. У вас был серый галстук и гардения в петлице.
- А вы были в платье цвета морской волны.
- Eau-de-ni [2]. Мне хочется, чтобы вы взглянули на мою семью. Там соберутся все наши. А мы могли бы потом поговорить о них.
- Я зайду как простой зритель и постараюсь не попадаться на глаза.
"Мне-то попадешься!" - подумала Динни. Значит, ей не придется жить два дня, не видя его!
При каждой новой встрече он, казалось, все больше примирялся с самим собой; иногда он так пристально посматривал на девушку, что сердце ее начинало учащенно биться. Она же, глядя на него, - это случалось редко и лишь тогда, когда он этого не видел, - старалась, чтобы ее глаза оставались ясными. Какое счастье, что женщина все-таки в более выгодном положении, чем мужчины: она чувствует, когда они на нее смотрят, и умеет смотреть на них так, чтобы они этого не почувствовали!
На этот раз, прощаясь, он предложил:
- Едем снова в Ричмонд в четверг? Я подхвачу вас, как тогда, - в два часа у Фоша.
Динни ответила:
- Хорошо.
VI
Свадьба Клер Черрел на Ганновер-сквер относилась к числу "фешенебельных", и отчет о ней вместе со списком гостей должен был занять четверть газетной колонки, что, по мнению Динни, было "так лестно для приглашенных".
Накануне вечером Клер с родителями прибыла на Маунт-стрит. Леди Черрел и Динни, которая до последней минуты хлопотала вокруг младшей сестры, маскируя свое волнение юмором, приехали в церковь незадолго до невесты. Девушка задержалась, чтобы перекинуться словечком со старым причетником, и заметила Уилфрида: он стоял далеко позади в левом углу придела и смотрел на нее. Динни бегло улыбнулась ему, прошла через придел и присоединилась к матери, сидевшей на первой скамье слева. По дороге она поравнялась с Майклом, и тот шепнул ей:
- Народу-то наехало, а? Действительно, наехало! Клер хорошо знали и любили в обществе, Джерри Корвена знали еще лучше, хотя любили меньше. Динни окинула взглядом собрание, - тех, кто присутствует на свадьбе, неудобно именовать сборищем. Лица гостей, очень разные и по-своему характерные, не поддавались классификации. Это были лица людей, у каждого из которых свои убеждения и взгляды. Собравшихся здесь нельзя было отнести ни к какому определенному единому типу, и это отличало их от немецкой офицерской касты с ее безобразной одинаковостью.