При виде Майкла аскетическое лицо оруженосца Стэка смягчилось.
- Мистер Монт? Рад видеть вас, сэр.
- Как поживаете, Стэк?
- Старею, конечно, а в остальном, благодарю вас, держусь. Мистер Дезерт дома.
Майкл снял шляпу и вошел.
Уилфрид, лежавший на диване в темном халате, приподнялся и сел:
- Хэлло!"
- Здравствуй, Уилфрид.
- Стэк, вина!
- Поздравляю, дружище!
- Знаешь, я ведь впервые встретил ее у тебя на свадьбе.
- Без малого десять лет назад. Ты похищаешь лучший цветок в нашем семейном саду, Уилфрид. Мы все влюблены в Динни.
- Не хочу говорить о ней, - тут слова бессильны.
- Привез новые стихи, старина?
- Да. Сборник завтра пойдет в печать. Издатель тот же. Помнишь мою первую книжку?
- Еще бы! Мой единственный успех.
- Эта лучше. В ней есть одна настоящая вещь.
Стэк возвратился с подносом.
- Хозяйничай сам, Майкл.
Майкл налил себе рюмку бренди, лишь слегка разбавив его. Затем сел и закурил.
- Когда женитесь?
- Брак зарегистрируем как можно скорее.
- А дальше куда?
- Динни хочет показать мне Англию. Поездим, пока погода солнечная.
- Собираешься назад в Сирию? Дезерт заерзал на подушках:
- Не знаю. Может быть, позднее. Динни решит.
Майкл уставился себе под ноги, - рядом с ними на персидский ковер упал пепел сигареты.
- Старина... - вымолвил он.
- Да?
- Знаешь ты птичку по имени Телфорд Юл?
- Фамилию слышал. Бульварный писака.
- Он недавно вернулся из Аравии и Судана и привез с собою сплетню.
Майкл не поднял глаз, но почувствовал, что Уилфрид выпрямился, хотя и не встал с дивана.
- Она касается тебя. История странная и прискорбная. Он считает, что тебя нужно поставить в известность.
- Ну? У Майкла вырвался невольный вздох.
- Буду краток. Бедуины говорят, что ты принял ислам под пистолетом. Ему рассказали это в Аравии, затем вторично в Ливийской пустыне. Сообщили все: имя шейха, название местности в Дарфуре, фамилию англичанина.
И снова Майкл, не поднимая глаз, почувствовал, что взгляд Уилфрида устремлен на собеседника и что лоб его покрылся испариной.
- Ну?
- Он хочет, чтобы ты об этом знал, и поэтому сегодня днем в клубе все рассказал моему отцу, а Барт передал мне. Я обещал поговорить с тобой. Прости.
Наступило молчание. Майкл поднял глаза. Какое необычайное, прекрасное, измученное, неотразимое лицо!
- Прощать не за что. Это правда.
- Старина, дорогой!..
Эти слова вырвались у Майкла непроизвольно, но других за ними не последовало.
Дезерт встал, подошел к шкафу и вынул оттуда рукопись:
- На, читай! В течение двадцати минут, которые заняло у Майкла чтение поэмы, в комнате не раздалось ни звука, кроме шелеста переворачиваемых страниц. Наконец Майкл отложил рукопись:
- Потрясающе!
- Да, но ты никогда бы так не поступил.
- Понятия не имею, как бы я поступил!
- Нет, имеешь. Ты никогда бы не позволил рефлексии или черт знает еще чему подавить твое первое побуждение, как это сделал я. Моим первым побуждением было крикнуть: "Стреляй и будь проклят!" Жалею, что тогда промолчал и теперь сижу здесь! Удивительнее всего то, что я не дрогнул бы, если бы он пригрозил мне пыткой, хотя, конечно, предпочитаю ей смерть.
- Пытка - жестокая штука.
- Фанатики не жестоки. Я послал бы его ко всем чертям, но ему в самом деле не хотелось стрелять. Он умолял меня - стоял с пистолетом и умолял меня не вынуждать его выстрелить. Его брат - мой друг. Странная вещь фанатизм! Он стоял, держал палец на спуске и упрашивал меня. Чертовски гуманно! Он, видишь ли, был связан обетом. А когда я согласился, он радовался так, что я в жизни ничего подобного не видел.
- В поэме про это нет ни слова, - вставил Майкл.
- Чувство жалости к палачу еще не может служить оправданием.
Я не горжусь им, тем более что оно спасло мне жизнь. Кроме того, не уверен, сыграло ли оно решающую роль. Религия - пустой звук, когда ты неверующий. Если уж умирать, так за что-нибудь стоящее.
- А ты не думаешь, что тебя оправдают, если ты все будешь отрицать? спросил подавленный Майкл.
- Ничего я не буду отрицать. Если это выплывет наружу, я за это отвечу.
- Динни в курсе?
- Да. Она прочла поэму. Я не собирался ей говорить, да вот пришлось.
Она держалась так, как никто бы не сумел, - изумительно!
- Ясно. Я считаю, что тебе следует отрицать все - хотя бы ради
Динни.
- Нет, я просто обязан отказаться от нее.
- Это уж решать не тебе одному, Уилфрид. Если Динни любит, так беззаветно...
- Я тоже.
Удрученный безвыходностью положения, Майкл встал и налил себе еще бренди.
- Правильно! - одобрил Дезерт, следя за ним глазами. - Представь минуту, что это стало достоянием прессы! И Дезерт расхохотался.
- Но ведь Юл оба раза слышал эту историю только в пустыне, - сказал Майкл с внезапной надеждой.
- Что сегодня сказано в пустыне, завтра разнесется по базарам. Нет, рассчитывать не на что. Мне не отвертеться.
Майкл положил ему руку на плечо:
- В любом случае можешь располагать мною. Мое мнение такое: кто смел, тот и преуспел. Но я, конечно, предвижу, что тебе придется вытерпеть.
- Мне приклеят ярлык "трус", а с ним хорошего не жди. И правильно приклеят.
- Чушь! Уилфрид, не обратив внимания на этот возглас, продолжал:
- При мысли, что придется погибнуть ради жеста, ради того, во что я не верю, все мое существо взбунтовалось. Легенды, суеверия - ненавижу этот хлам. Я готов пожертвовать жизнью, только бы нанести им смертельный удар. Если бы меня заставили мучить животных, вешать человека, насиловать женщину, я бы, конечно, скорее умер, чем уступил. Но какого черта умирать только для того, чтобы доставить удовольствие тем, кого я презираю за то, что они исповедуют устаревшие вероучения, которые принесли миру больше горя, чем любой из смертных. Скажи, какого черта?
Эта страстная вспышка напугала Майкла. Расстроенный и мрачный, он пробормотал:
- Религия - символ!..
- Символ? Не сомневайся, я сумею постоять за любое стоящее дело - за честность, человечность, мужество. Как-никак я прошел войну. Но почему я должен стоять за то, что считаю насквозь прогнившим?
- Мы обязаны это скрыть! - взорвался Майкл. - Мне нестерпимо думать, как куча болванов будет воротить нос при виде тебя.
Уилфрид пожал плечами:
- Поверь, я сам от себя его ворочу. Никогда не подавляй свое первое побуждение, Майкл.
- Что же ты собираешься делать?
- Не все ли равно? Будь что будет. Так или иначе, меня не поймут, а если даже поймут, никто не станет на мою сторону. Да и зачем? Я ведь в разладе с самим собой.
- По-моему, в наши дни найдется немало таких, кто поддержит тебя.
- Да, таких, с которыми стоять рядом и то противно. Нет, я - отверженный.
- А Динни?
- С ней я все улажу.
Майкл взялся за шляпу:
- Если я могу быть полезен, рассчитывай на меня. Спокойной ночи, старина,
- Благодарю. Спокойной ночи!