— Над чем ты работаешь? — продолжала Гвен — Составляешь новые программы?
Гвен хотелось поболтать, это было понятно — последние две недели она общалась только с Хэлом и Джеком. Теперь она приехала домой, но дом был незнакомым, это все еще был дом Элеоноры. Разумеется, ей хотелось бы подольше поговорить с наиболее близким для нее членом семьи Хэла.
А Эми отвечала кратко и отстраненно, как будто ее совсем не волнует семья, когда она работает.
Феба говорила и об этом тоже.
Гвен сменила тему: дом показался ей очаровательным, и она предвкушает, как обоснуется здесь. Но Эми только невнятно бормотала что-то в ответ, и минуту спустя разговор окончился.
Она отключила телефон.
— Как же это мерзко, — сказала она.
Джек стоял, засунув руки в карманы и слегка ссутулившись.
— Мне очень неприятно, что я поставил тебя в такое положение.
— Почему ты не хочешь, чтобы они знали, что ты здесь? — спросила она. Ведь он всегда считал, что секретов быть не должно.
— Не хочу объясняться со всеми и каждым.
— А мне ты объяснишь?
Он вынул было руки из карманов, но снова сунул их назад, — То, что ты делаешь на льду, просто потрясающе.
— Тебя удивила скорость?
Он наморщил лоб.
— Не особенно… а что, должна была?
— Нет. Но обычно люди говорят именно это, когда видят нас живьем, — как быстро мы катаемся. Когда смотришь по телевизору, скорость не заметна. Но кажется, тот кусок, над которым я работала, помедленнее.
— Понятия не имею. Я был потрясен, насколько ты сексуальна.
— А, это!.. — Она улыбнулась. — Поражены все, включая меня. Это нечто абсолютно новое. — Это ты меня изменил. Это ты открыл мне столько нового во мне и в моем теле. Если бы не ты, я бы никогда так не каталась.
Но он не поэтому пришел. Она знаком предложила ему сесть на диван, села напротив и в одной из медных колонн увидела свое искаженное отражение.
Он сложил руки на коленях.
— Я уже говорил, что не умею выражать свои чувства.
Эми кивнула.
— И ты должна попять, — продолжал он, — что мне ничего от тебя не надо, что я не думаю, будто то, что я собираюсь сказать, изменит что-то в наших отношениях, потому что все, что касается семьи, пока остается в силе.
Она не понимала смысла его слов.
— Что ты хочешь сказать?
— Что я тебя люблю.
Эми замерла. Каждый ее нерв, каждая мышца, каждая жилочка застыли.
Джек поднялся с дивана и, нервничая, подошел к окну, его движения были непривычно резкими и неловкими.
— Я никогда не говорил этих слов. Думаю, что я никогда даже не задумывался над этим, не задавался вопросом, люблю ли я кого-то, но когда ты уехала с озера, я только об этом и думал. Люблю ли я тебя? Тогда зачем я ставил эти световые люки в бревенчатом доме и сколотил новые-лавки для сауны? Я хотел, чтобы тебе там было приятнее. Я хотел, чтобы ты поняла, что я тебя люблю. Я подумал, что, может, ты приедешь туда в следующий раз, увидишь световые люки и поймешь, что я тебя люблю. Но потом все это показалось мне жуткой глупостью. Во-первых, ты могла приехать только через четыре года, а во-вторых, увидев световые люки, ты могла подумать, что они просто сделали светлее темный дом. И поэтому, хотя я обычно так не делаю, я решил приехать сюда и все тебе сказать.
— О, Джек…
Она сидела, схватившись рукой за горло. И не знала, что сказать. Мы же не любим друг друга. Так она заявила его сестре.
— Может, мне не стоило говорить, раз это ничего не меняет в наших с тобой отношениях, но я не знаю… твоя карьера… то, как тебя любят зрители… Я подумал, что, может, тебе приятно будет узнать, что вдобавок к ним есть еще простой парень, который тоже тебя любит. Не знаю, где я буду, что я буду делать, но ты всегда можешь быть уверена, что любима.
Он любит ее. Эми показалось, будто внезапно под ней исчез пол и она валится вниз так быстро, что ничего не видит и не слышит.
Он любит ее.
Джек поднялся.
— Я хотел, чтобы ты это знала. А теперь мне надо идти.
— Идти? Ты уезжаешь?
— Я не могу здесь оставаться.
— Ты приехал из Кентукки в Колорадо, — Эми даже не представляла, сколько ему потребовалось на это времени, — и уже уезжаешь? Так нельзя.
— Можно. И я сказал тебе, что это ничего не меняет. Это ничего не решает.
О чем он говорит? Это должно все изменить.
— Пожалуйста, переночуй здесь! — взмолилась она. — Опасно снова садиться за руль.
— Я далеко не поеду. Остановлюсь за городом.
— Тогда останься здесь. — Может, утром она найдет слова. — Тебе не нужно быть со мной, здесь есть комната для гостей.
Он покачал головой:
— Я знаю, что произойдет, если я останусь, и скажу честно, что, увидев, как ты катаешься, я ни о чем другом не думал. Но этот мамин звонок все расставил по своим местам. У меня не может быть секретов от семьи.
Он был прав. Эми понимала, что в этот самым момент Гвен там, в Айове, составляет список покупок или сортирует белье, и у нее остался неприятный осадок от того, как немногословна была с ней Эми.
— Эми, я много об этом думал. В твоей жизни для меня нет никакой роли, кроме как любить тебя, а это я могу делать, находясь где угодно.
— Куда ты едешь? Чем собираешься заняться?
Он уже стоял у двери.
— Вернусь в Кентукки, наверное, хотя что буду делать, понятия не имею. Вероятно, думать о тебе.
— О, Джек…
Он уже взялся за дверную ручку.
— Только помни… каждый раз, когда ты наденешь коньки, каждый раз, когда откроешь дверь и защелкает сотня камер, — помни, что ты любима.
Входная дверь уже была открыта, и мгновение спустя Эми тупо смотрела, как закрывается дверь лифта. Она бросилась в гостиную, к окнам, и, отведя рукой легкую занавеску, стала ждать, когда он выйдет из-под навеса, прикрывающего тротуар от дверей до проезжей части дороги. Но она его не увидела. Должно быть, Джек вышел через черный ход.