Амалия Викторовна вытащила из корзины письмо, разгладила его ладонью и заперла в стол.
К концу уроков Амалия Викторовна успела просмотреть личное дело Чуринова и бумаги, связанные с его поступлением на работу в школу, но ничего нового для себя не узнала. Правда, ее насторожило, что Чуринов четыре года назад получил комсомольский выговор за «выступление, дискредитирующее администрацию института». Оказывается, «честный» Чуринов не так уж безгрешен. Амалия Викторовна перелистала журналы классов, в которых преподавал Владимир Алексеевич. Некоторые отметки по истории ей показались завышенными, некоторые несправедливо заниженными, но особенно удивило ее, что Тимофей Карцев, второгодник, безнадежный двоечник, имеет по истории «отлично». Это было странно. Амалия Викторовна записала адреса Карцева и еще нескольких учеников, решив сегодня же сходить к их родителям.
Но прежде чем отправиться к ним, она попросила зайти в кабинет Михаила Павловича Кропачева. Кропачев долго не шел, и, ожидая его, Амалия Викторовна волновалась все больше. Она не знала, как начать с ним разговор, но надеялась, что если поведет себя умно и тонко, то сумеет добиться от Кропачева кое-каких подробностей о Чуринове, которые, быть может, прольют свет на всю эту странную историю. Кропачев — приятель Чуринова, поэтому Амалия Викторовна решила быть вдвойне осторожной, чтобы не вызвать у него никаких подозрений: до тех пор пока она не выяснит факты, никто не должен знать ни о письме, ни о ее подозрениях.
Входя в кабинет, Кропачев задел носком ботинка за рассохшуюся половицу, споткнулся и угрюмо сказал:
— Дурная примета. Не везет мне в жизни.
— В чем же вам не везет? — улыбаясь, спросила Амалия Викторовна и почувствовала, как от волнения забилась у нее на виске жилка. Ей стало неприятно, что она должна будет сейчас кривить душой перед этим милым, очень ей симпатичным человеком.
Кропачев вбил каблуком на место половицу, драматически проговорил:
— Я, царь природы, хожу без денег — сегодня не обедал, завтра не буду. Тоска, Амалия Викторовна, безнадежность.
Она засмеялась, но сейчас же ужаснулась:
— Голубчик, Михаил Павлович, как же это — не обедать?! Хотите, я одолжу? Сколько вам? — И стала уже открывать портфель, но Кропачев испуганно сказал:
— Что вы, что вы, Амалия Викторовна! У меня и мысли не было. — Он покраснел от смущения. — И вообще, не в моих принципах в долг брать. Мне уже и Володька Чуринов совал сегодня деньги. Нет, сам растратил, сам и пострадать должен.
— Тоже верно, — согласилась Амалия Викторовна. — Эх, молодежь, молодежь! Вы бы хоть с Владимира Алексеевича пример брали: экономно, значит, живет человек, если может в долг давать.
— У него тоже никогда нет, — сказал Кропачев, — но ему труднее, у него полно всяких иждивенцев.
— Ну что вы! — Амалия Викторовна недоверчиво усмехнулась и спросила, стараясь казаться как можно равнодушней: — Какие же у него такие иждивенцы?
— А кто его знает, — Кропачев пожал плечами, — родителям он деньги посылает, в Москву кому-то…
«Кому?» — чуть не спросила Амалия Викторовна и даже похолодела вся от предчувствия, что наконец нащупала что-то. Чуринов сам писал в анкете, что, кроме родителей, живущих на Урале, в Магнитогорске, у него нет других родственников. Кому же он посылает в Москву деньги? Амалия Викторовна едва сдержалась, чтобы не спросить об этом, но она понимала, что продолжать разговор в том же духе было бы опасно. Она была довольна, что все сложилось само собой и ей не пришлось ничего выпытывать у Михаила Павловича. Почти не приложив усилий, она узнала, что у Чуринова водятся деньги, что кому-то в Москве он регулярно помогает. Этого было достаточно, чтобы насторожить Амалию Викторовну и еще больше укрепить ее решимость выяснить все до конца.
Ей не нужен уже был Кропачев, но чтобы не вызвать у него никаких подозрений, Амалия Викторовна сказала, что позвала его затем, чтобы выяснить некоторые данные для отчета, который она должна представить в городской отдел народного образования.
Они разговаривали долго, и наконец, устав, Амалия Викторовна отпустила Кропачева. Он предложил проводить ее домой, но она отказалась, сославшись на дела. Дел у нее не было, но Амалия Викторовна хотела остаться одна, чтобы поговорить с тетей Глашей, у которой Чуринов снимал комнату.
Она подождала минут десять и спустилась в вестибюль. Тетя Глаша дремала на табуретке, прислонившись к входной двери. Услышав шаги Амалии Викторовны, она вздрогнула, быстро выпрямилась и посмотрела на нее с бодрым видом. Амалия Викторовна улыбнулась этой ее уловке, спросила: