— Устала, тетя Глаша?
— Так, самую малость, сейчас замкну двери и — домой.
— А дома скучно небось одной? — Амалия Викторовна надела пальто, присела на стул и сделала вид, что поправляет чулок.
— У меня квартирант веселый, — ответила тетя Глаша и засмеялась, махнула рукой: — Озорной. Сказки все рассказывает, всякие истории. А наше дело стариковское — слушать да удивляться. Очень ему нравится, когда удивляюсь. А я стараюсь не обидеть — пусть радуется.
— Ишь, какая ты хитрая, — сказала Амалия Викторовна и сняла туфлю, подула в нее.
— Что, камешек закатился? — спросила тетя Глаша. — Или гвоздик мешается?
— Не знаю. — Амалия Викторовна болезненно поморщилась. — Что-то царапает и царапает ногу.
— Гвоздик, — определила тетя Глаша, — теперь туфли тяп-ляп делают, это раньше — носи не износишь. — Она зевнула, вздыхая, поднялась:
— А я вправду что-то устала. Вроде делов немного сделала, а устала.
— Ну, пойдем, пойдем. — Амалия Викторовна надела туфлю. — Придешь домой, отдохнешь. Владимир Алексеевич расскажет сказочку.
— Расскажет, — согласилась тетя Глаша и почему-то вздохнула.
Амалия Викторовна тоже вздохнула и, застегивая пальто, печально сказала:
— Тетя Глаша, милая, а ведь невесело небось тебе живется, а? Ты же одна на свете, да? Квартиранты, что птицы перелетные, — поживут и улетят. Хорошо, если бы все такие, как Владимир Алексеевич были, а то ведь всякие могут попасться.
— Это конечно, — тетя Глаша вытерла пальцами уголки губ, погрустнела, — невесело одной. Сын у меня хороший был, ох хороший!
— Слышала я, — сказала Амалия Викторовна, — он речником, кажется, был.
— Речником. Утонул. Паводок сильный был в том году. — Тетя Глаша подняла на нее затуманенные глаза.
Амалия Викторовна ободряюще сжала ее плечи:
— Боже мой, сколько горя на свете, тетя Глаша, а жить надо… надо… Не обижает тебя Владимир Алексеевич?
— Зачем же? Он человек хороший.
— И тоже одинокий. У него ведь, кажется, тоже нет никого? — спросила Амалия Викторовна и опустила глаза. Нет, не умеет она притворяться. Ей было противно, стыдно, что она должна лгать даже этой безответной, тихой старухе. И хотя голос ее прозвучал натянуто, неестественно, тетя Глаша ничего не заметила и сказала:
— У него родители живы. Он сын тоже хороший — каждый день письма пишет.
— Да, да, — воскликнула Амалия Викторовна, — видишь, какой я плохой завуч — своих учителей не знаю. Конечно, у Владимира Алексеевича в Москве родители живут, вспомнила. Да, он хороший сын — аккуратно в Москву деньги посылает.
Она говорила и почти ненавидела себя: боже, так притворяться!..
— Нет, — сказала тетя Глаша, — в Москве у него знакомая живет. Муж у нее умер, а они с Владимиром Алексеевичем были большие приятели, вот он и помогает ей: она ведь одна с ребеночком осталась. — Тетя Глаша вдруг беспокойно оглянулась, прошептала: — Только ты, голубушка, никому. Я тебе по секрету. Владимир Алексеевич страсть как сердится, когда я его за это доброе дело хвалю.
— Ну, тетя Глаша, само собой разумеется, — сказала Амалия Викторовна. — Зачем же я буду чужие секреты открывать.
— Не секрет это, только если человек стесняется, не надо его огорчать.
Амалия Викторовна шла по темной улице, поеживаясь от нервного возбуждения. Она не верила ни в какую жену приятеля — кто станет посылать деньги чужому человеку! Ей было грустно, что опасения ее уже почти подтвердились, что Чуринов оказался не таким, каким она представляла его себе. Как часто Амалия Викторовна разочаровывалась в людях, но всякий раз она испытывала почти физическую боль от этого, потому что с детства старалась верить в лучшие человеческие качества. Когда-то она думала, что все люди — хорошие, добрые, искренние, но с годами понимала, что это не так. Зависть, ложь, подлость, подсиживание, сплетни — чего только не встречала она в жизни. И удивительно, как сохранила она еще веру в добро, повидав больше зла, чем честности и принципиальности. Какой прекрасной была бы жизнь на земле, если бы не было злых, неискренних людей, людей с двойной душой, самых страшных наших врагов.
Так думала Амалия Викторовна, и вспоминала свою молодость, и удивлялась, как много стало теперь прозаичных, расчетливых молодых людей. Можно ли жить, не веря в большие идеалы? Амалия Викторовна жалела Чуринова, жалела Веру Трофимовну, которую он обманывает, жалела себя, потому что ей совсем не доставляло удовольствия копаться во всей этой грязи. Разве поймет Петр Сергеевич со своим примиренческим отношением к жизни, что заставляет ее идти сейчас по темным холодным улицам, хотя так хочется ей домой, так хочется, поджав ноги, посидеть на диване в тихой уютной гостиной.