Павел разжал пальцы. Муха рванулась к потолку, покружилась и вылетела в раскрытую дверь. Старик посмотрел ей вслед, устало закрыл глаза.
— Может, не брать корову, отец? — спросил Павел.
Старик закашлялся, лицо покраснело, на висках надулись вены. Он откинул одеяло и долго лежал, неподвижно глядя в потолок.
— О себе думай, — наконец сказал он, — на фронт ведь возвращаешься. А я ничего… я еще крепкий.
Павел хотел что-то сказать, но не сказал, вышел во двор.
На дороге возле избы валялся заржавленный остов разбитой немецкой машины. Белоголовый мальчик в широких не по росту штанах раскачивал из стороны в сторону колесо, стараясь снять его с изогнутой, скрипящей оси. Делал он это молча, сосредоточенно, приоткрыв от напряжения рот, из носа тянулась к губам длинная белая струйка. Мимо него пробежала девочка, остановилась, засунув палец в рот, рассудительно спросила:
— Да на што оно тебе? — И увидела Павла. — Ой, дядя Паша! — удивленно воскликнула она.
Павел смотрел на нее и не узнавал.
— Чья ж ты такая? Вы тут повыросли все…
— Да я ж Зина Кучумова. А вы с войны?
— С войны, — ответил Павел.
— А у нас изба погорела, и бревнушка не осталось, — жалостливо сказала Зина, но тут же радостно сообщила: — А папка без ноги с фронта вернулся, заходите до нас, — и побежала, шлепая босыми ногами по вязкой пыли.
Где-то высоко в небе будто струна зазвенела. Тихий шелестящий звон повис в воздухе. Павел запрокинул голову — из-за облака, широко размахивая крыльями, вереницей вылетали перелетные птицы.
Мальчик тоже стоял, смотря в холодное, слепящее солнцем небо.
— Тятя, улетают, — крикнул он.
— Осень уже, — сказал Павел, а сам подумал, что снова ему придется быть на фронте в самые морозы.
Подул ветер, принес откуда-то густой запах свежевспаханной земли и терпкий аромат позднего сена. За деревней на полусгоревшей крыше разбитого бомбой дома стоял одноногий аист, неподвижный, точно вылепленный из глины. Узенькая речушка, пересекая поле, тонкой лентой тянулась к горизонту. Ни одного деревца не росло по ее берегам, и, сиротливо извиваясь, она терялась где-то за холмами.
Павел смотрел на дорогу. Темной ухабистой полосой уходила она к лесу. Оттуда, из леса, еще плохо различимое для глаза, выползало облако пыли, медленно приближалось к деревне.
— Иди, посиди с дедом, Ванюшка, — сказал Павел. — Стадо гонят… Пойду пригляну коровенку. Иди. Слышишь?
Мальчик дернул носом, так, что белая струйка быстро, как змейка, исчезла, изо всей силы крутанул колесо и нехотя пошел мимо отца в избу.
Неожиданно пустынная улица ожила. Заскрипели двери, встревоженно залаяли собаки. Все уже заметили приближающееся стадо и, толкая друг друга, бежали, чтобы первыми встретить его за деревней. Испуганно кудахтая, размахивая крыльями, метались обезумевшие от страха куры. Свистя, яростно нахлестывая лошадь, бешеным галопом проскакал парень. Вздутая ветром рубаха горбом торчала у него на спине. Два огромных облака пыли двигались сейчас по дороге: одно — из леса, другое — навстречу ему, из деревни.
Из окна Ваня видел, как отец сбежал по тропинке в поле, как, широко размахивая руками, быстро шел к лесу.
На кровати зашевелился старик. Он приподнялся, кряхтя, спустил ноги.
— Куда ты, дедушка? — сказал Ваня. — Нельзя, ложи.
— Мал еще! — ответил дед.
Он кое-как натянул штаны и, опираясь на хрупкое худое плечо внука, пошел к двери.
Ступал он осторожно, охая при каждом шаге. На пороге остановился и медленно, полузакрыв глаза, вдохнул воздух.
Пахло навозом и засыхающей травой. Далеко, на скошенных пожелтелых лугах торчали разметанные ветром копны. Зашумев крыльями, пролетела птица, плавно опустилась на дерево.
Старик посмотрел на нее. Сизо-черная с зеленоватым отливом на спине, она показалась ему среди пожелтелых листьев необыкновенно красивой. Увидев человека, она скосила глаза, завертела головой, лениво перелетела на другую ветку, задрала длинный хвост и, покачивая им, опять скосила глаза на человека. Старик смотрел на нее.
— Сорока, — сказал мальчик и замахал руками: — Кши, кши!
Птица хрипло крикнула и, со свистом разрезая воздух, тяжело полетела в поле. С дерева сорвался большой ярко-желтый лист, покачиваясь, упал на землю.
— Опять завелись птицы в наших краях, — радостно сказал старик.
На улице вдоль плетней стояли старухи, смотря в ту сторону, откуда должно было выйти стадо. И вот наконец из-за поворота степенно вышел маленький голубоглазый парнишка. Шлепая босыми ногами по жестким, хрустящим листьям, он подставлял лицо ветру и, словно не чувствуя на себе взглядов людей, звонким голоском выкрикивал слова какой-то песни. Длинный кнут волочился за ним.