— Слушай, может, ты в другой раз зайдешь, а? — Иван Филиппович побагровел, сжал кулаки.
— А что такое? — Пыртиков изумленно огляделся.
— Господи, ну что вам всем надо от меня, что? — с отчаянием сказала Ксения. — Уходите, надоели мне все…
— Ты, знаешь, ты держи себя в рамках… — начал было Пыртиков, но Иван Филиппович сжал его руку:
— Хватит, помог.
Он проводил Пыртикова во двор и снова вернулся.
— Не обращай внимания, Ксеня, — очень уж горячая голова у парня… Прошу тебя, повремени, не делай глупость… И еще: сходи, пожалуйста, на ферму, посмотри Хризантему. Вообще, не сиди дома.
— Хорошо, я схожу, — сказала Ксения.
Но никуда она не пошла ни в этот день, ни на следующий. Едва только ушел Иван Филиппович, как в дверях показался Василий Тимофеевич. Никогда еще не видела Ксения у него таких холодных глаз, такого заостренного, с побелевшими губами лица.
— Кто был? — резко спросил он не своим, чужим, грубым голосом.
— Председатель. Хризантема заболела, просил посмотреть, — ответила Ксения.
— Молиться надо… О боге думай, а ты о чем? О свинье! Знаю, болтала ты вчера — силком тебя замуж выдают. Кто? Может, я заставляю? А? — Он медленно шел к ней, щеки ого горели, красной становилась переносица. — Хочешь господа ослушаться? Скажи! Не позорь верующих, мир рад языками почесать. Кончилось наше терпение: от общины отлучим, иди в темноту мирскую, купайся в ихней грязи. Отлучу!
— Нет, брат, нет! — в ужасе прошептала Ксения.
— Тогда молись, тогда забудь обо всем, пусть один господь живет в твоем сердце! На колени, грешница!..
Ксения упала на пол, забормотала молитву. Брат Василий сидел у окошка, заунывно читал библию. Долго молилась Ксения, но сегодня молитва не успокаивала ее. Она чувствовала только усталость во всем теле, снова ощутила тяжесть в голове, но ни умиротворения, ни того сладкого восторга, которые обычно приносила ей молитва, не было. Неожиданно Ксении показалось, что кто-то стоит в дверях, смотрит на нее, она подняла голову и увидела Алексея, его измученное лицо. Он плакал. Слез не было ни на щеках, ни в глазах, но Ксения все равно видела их. Это они проложили глубокие морщины вокруг его рта.
— Ксеня… — сказал он.
Василий Тимофеевич сидел спиной к двери, он вздрогнул, испуганно вскочил со стула, встал между Алексеем и Ксенией.
— Чего тебе, голубок? — спросил он. — Не беспокой ее…
Алексей молча отстранил его, подошел к Ксении. Она закрыла голову руками, зашептала:
— Не подходи, не подходи…
— В чем же я виноват перед тобой, Ксюша? Встань! Встань, прошу тебя! Неужто они тебе голову совсем задурили?
— Изыди, сатана! — закричал Василий Тимофеевич. Он вертелся вокруг Алексея, а подойти боялся: — Берегись, сестра, дьявол тебя испытывает!
— Идем отсюда, Ксеня, — говорил Алексей, — слышишь, заклинаю тебя любовью нашей. Погибнешь ты тут…
— Не любит она тебя, не любит! — кричал Василий Тимофеевич. — Сгинь, сатана, будь ты проклят, антихрист! Скажи ему, сестра, скажи…
Ксения подняла голову, она ничего не видела сейчас — ни Василия Тимофеевича, ни Алексея, холодный туман стоял перед глазами.
— Ты антихрист, — сказала она, — я просила тебя: «Ищи бога», — а ты и меня хотел искусить. Я отрекаюсь от тебя, а от Христа не отрекусь…
— С ума сошла! — закричал Алексей. — У-у, черт старый, сморчок, гнида! Я знаю, кто ты! Это твоя работа! Сердца у тебя нет, кровопиец…
— Не ори, чего орешь? — осмелев, спокойно сказал Василий Тимофеевич. — Проваливай отсюда…
«Господи, что я наделала!» — с ужасом подумала Ксения.
Утром приехал Михаил. Он вымок под дождем, кашлял, дрожал и все время старался отлепить со лба и глаз мокрые волосы, но они будто приклеились.
Ксения только что проснулась, она лежала на кровати, смотрела на Михаила без страха, без отвращения, с одним лишь любопытством. Он перехватил ее взгляд, губы его дрогнули, еще более несчастным стало лицо. Он подошел к ней, проговорил:
— Сестра, прости! — и заплакал.
— Уйди, дай одеться мне, — сказала Ксения.
Всхлипывая, Михаил покорно побрел в сени.
Когда Ксения вышла поздороваться со всеми, Василий Тимофеевич растроганно обнял ее, поцеловал в лоб и поздравил с приездом Михаила. Он и Михаила поцеловал, а потом, соединив их руки, сказал: