Проснулся я уж к вечеру. Это была третья ночь, которую мы собирались превратить в день, но этой ночи подобное преимущество вполне подобало.
Солнце склонялось к западу и насмешливо поглядывало на нас: «Как-то, мол, вы перенесете эту ночку? Мне-то оно не в диковинку: в мои объятия ежедневно падает несколько штук комет и всякой такой падали. Потому я — привычно. А вот каково вам? Небось, небо с овчинку покажется».
Издевательство солнца привело меня даже в негодование: такое большое и такое глупое! Если бы с ним случилась подобная неприятность, я бы над ним не смеялся. Я повернулся к солнцу спиной и принялся рассматривать окрестности.
Местность, конечно, незнакомая. Если я и был когда-либо здесь, то понизу, а не поверху, и признать ничего не могу. А шар все лупит вперед и все, насколько можно судить, прямо к югу. Ах ты, оказия какая! Не пора ли нам спуститься?
Бужу Нину и сообщаю ей это предположение. Она сначала потягивается, зевает, трет пальчиками глаза и наконец чуть не через полчаса отвечает:
— И зачем ты меня разбудил? А мне такой хороший сои снился: будто мы опять в Токсове…
— Ну, матушка, Токсово сегодня ночью ау! Только его и видели! А ты вот что скажи мне: спускаться нам или нет?
— Куда спускаться?
— Да с шаром на землю.
— А как сам знаешь: я тут ничего не понимаю.
— Как же это? Я ведь не могу на свою ответственность.
— А ты без ответственности. К чему она?
А ведь верно! К черту ответственность, и будем спускаться!
Но тут оказалась штука похуже ответственности: веревка от клапана зацепилась, что ли, от моего неосторожного с нею обращения раньше, и клапан не открывается. Подергал я, подергал да и плюнул. Положимся на милость Провидения и будем лететь, пока шару не надоест. Это, впрочем, не должно было замедлить, ибо мы находились уже гораздо ближе к земле, чем утром.
— Но так без дела сидеть скучно; будем развлекаться!
Сначала мы занялись бросанием вниз пустых коробок от консервов (уничтожив предварительно их содержимое) и разных других ненужных нам предметов. Это нам очень понравилось, но, к сожалению, запас метательных снарядов скоро иссяк. Тогда Нина делает мне из полотенца чалму и находит, что она мне идет. Я отвечаю ей, что у меня вообще наклонности магометанина, и получаю за это щелчок в лоб, а затем, конечно, поцелуй.
Потом мы некоторое время играем, сидя, в жмурки, и я отчаянно мошенничаю. Когда жмурки надоедают нам, я заставляю Нину угадывать, какой мотив я выстукиваю пальцами на ящике; она несколько раз угадывает; потом очередь за мною, но я что-то туго соображаю, или Нина плохо выстукивает. Наконец и это нам надоедает, и мы хотим отдохнуть от развлечений.
В это время меня вдруг поражает мысль, почему не темнеет. Смотрю на часы: уже после полуночи по петербургскому времени.
Меня вдруг охватывает нервная дрожь. Итак, представление близко! Что-то будет, что-то будет? Мне показалось, что везде царит торжественная тишина, точно вся природа замерла в ожидании сверхъестественной катастрофы.
Вдруг Нина, которая только что встала, обращается ко мне и сдавленным от ужаса голосом лепечет:
— Коля, посмотри! Страсть какая!
Я поднялся и взглянул, куда она мне показала.
Прямо перед нами на небе, очевидно, на северной стороне его распласталась толстейшая огненная метла с ярким раскаленным шаром в рукоятке. Это чудовище давало света столько, что все было видно, как днем. Куда там полнолуние!
Дрожь моя усиливается, и я чувствую ясно, что это не страх, по крайней мере, не один страх; преобладающую роль играет в этой дрожи особое жадное любопытство. Странно сказать, но я чувствую непреодолимое желание скорее видеть эту борьбу миров; я уже забыл или почти забыл об опасности, угрожающей и моей, и другим жизням, и всем существом моим стремлюсь к ожидаемому необыкновенному зрелищу. Ах, скорее бы!
Нина не разделяет, однако, моего любопытства. Она спряталась в угол корзины и почти не шевелится от ужаса. Я увещеваю ее, что это никакой пользы не принесет, приглашаю полюбоваться единственным в своем роде, сверхъестественным, можно сказать, спектаклем, который природа дает, по своему обыкновению, совершенно бесплатно (не всем, впрочем: некоторые заплатят очень дорогой, по их мнению, ценой); Нина не двигается и только повторяет: