Мастеровой. Я, господин городовой, помогал ведь вам, тоись вот как перед Богом!
Городовой. Поди лучше, проспись! Ишь, спозаранку нализался!
Мастеровой. Нельзя-с, комета-с. (Вдруг приходит в восторг). Вон она, милая, улепетывает; так и садит. Улю-лю-лю-лю!
Вообще комете сильно, должно быть, икалось, если они могут икать.
Везде в киосках, книжных магазинах, на улицах продавали брошюру: «Конец света». Составлена она была бестолково и отличалась больше возвышенностью тона и знаками препинания, чем смыслом. Автор притянул к ответу и Лапласа, и Фальба, и Фламмариона, но толку все-таки не вышло; впрочем, это, вероятно, и не интересовало компилятора; гораздо важнее для него было то, что брошюра пошла ходко.
Итак, после первых дней страха все опять пошло своей дорогой, и мы, получив минутную встряску и не извлекши из нее ничего поучительного, отдались снова обычным, житейским дрязгам.
V
Дня через два после появления интервью с астрономом, утром, когда мы с Верой еще не решили вопроса, следует ли нам вставать, вдруг слышим скрип: дверь приотворяется и отверстие просовывается нос Пети и раздается звучный, так называемый сценический шепот:
— Можно?
— Вали, — машу я рукой.
Появляется Петя весь и в новом костюме.
— Что, каково?
Мы критическим взглядом обозреваем его и говорим с видом знатоков:
— Хорошо!
Потом Петя садится с озабоченным видом на кровать:
— Что ж, братцы, горевать-то ведь толку мало: комета еще далеко, да, может, из нее ничего путного и не выйдет. А пить-есть каждый день надо. Так ли я говорю?
— Правильно.
— Вот то-то и есть. Поэтому продолжать спектакли мы будем, и тут-то я вас прихлопну.
— То есть как?
— Да так, что вы мне нужны.
— Для какой такой экстренной надобности?
— В воскресенье идет у меня «Русская свадьба», и мне нужно бы побольше хор. Выручайте друга!
Вера в восторге и начинает высчитывать, кого еще можно привлечь к ответственности. Хор, оказывается, порядочный: Федя, Нина, Володя, Надя, Татьяна Ивановна, Клавдия Петровна. Я, человек практический, охлаждаю ее восторг замечанием:
— Да ведь мы не знаем, что надо петь.
— Это мы устроим, — успокаивает Петя. — Я и Нина знаем все мотивы, и мы пройдем их несколько раз под рояль. А некоторые из них все, наверное, знают: «Славу», например, «Уж я золото хороню».
Их мы, оказывается, тоже знаем, и это преисполняет нас надеждами.
Но надо же что-нибудь выторговать у Пети; я с важным видом говорю ему:
— Только мы с Верой дешево не возьмем.
— Да уж не обижу: разочту по денежке, полушку в придачу.
— Ну, по рукам.
Весь этот день был посвящен разговорам о предстоящем дебюте. Опрошены были все намеченные Верой лица, и все они изъявили свое полное согласие. Только Надя как-то вдруг скисла: она видимо, вовсе не желала, чтобы Володя вращался в обществе барышень.
В свое время наступает и воскресенье. Погода не слишком великолепная, но нам теперь море по колено: мы ведь собираемся играть или, по крайней мере, стоять на сцене настоящего театра. Все в сборе.
Тут начались козни Нади; сейчас она побежала к себе, порылась в сундучке и нашла там болезнь, подержанную, правда, но ничего, сойдет. Тогда она возвращается:
— Поезжайте уж без меня. Мне что-то нездоровится.
Вера даже окрысилась:
— И всегда у тебя не вовремя! Ну, да знаем мы твои болезни! Собирайся лучше!
— Как же я поеду, если больна? Ты Бог знает, что говоришь.
— Ну, если ты больна, то пусть Володя едет.
— Если он хочет, пусть едет.
И испытующий взгляд на Володю. Он, бедняга, в большом затруднении: и ехать ему хочется, и неловко как-то. Наконец, он нерешительно говорит:
— Ну что ж, пожалуй, я поеду.
Молниеносный взгляд и ледяные слова:
— Так. Значить, ты хочешь оставить меня одну, больную?
И вышла королевой. Володя пошел переговорить с нею и не вернулся.
Как бы то ни было, но мы едем и ужасно торопимся; Петя все время должен был унимать наше нетерпение. Бедный! Он ехал на страду, а мы, с позволения сказать, гастролировать.
Наконец-то мы добрались до вожделенного сада. Странно! Никто не устраивает нам торжественной встречи, никто даже — о ужас! — не обращает на нас внимания; собака, рывшаяся невдалеке в куче мусора, и та совершенно пренебрегла нами, хотя в то же время какой-то рабочий, проходивший мимо, заслужил от нее самое лестное к себе отношение: она бросилась за ним и залилась уши раздирающим лаем. Как она орала! Можно было подумать, что ее режут на кусочки.