Стэнхоуп: Может, ты бы не сидел на кровати Осборна? (Поворачивается и идет к выходу. Рали встает, слегка покачиваясь)
Рали: Извини. (Остается стоять с опущенной головой. Вдали слышен гул больших орудий).
Занавес
Поздний вечер то же дня. Блиндаж освещен почти по-праздничному, большим количеством свечей. На столе высятся две бутылки шампанского. Ужин уже окончен.
Стэнхоуп, с сигарой в зубах, сидит в расслабленной позе за столом, один локоть — на столе. Его волосы взъерошены, на щеках — румянец. Он только что сказал что-то Гибберту и Троттеру, отчего те покатились со смеху. Стэнхоуп улыбается. Троттер сидит на ящике справа, опершись спиной о стену. В руке у него сигара, раскрасневшееся лицо блестит, на шее выступили пунцовые пятна. Три нижние пуговицы кителя у него расстегнуты, он периодически поглаживает свой вздутый живот. Гибберт сидит на койке слева, курит сигару, тонкими, нервными пальцами стряхивая с нее пепел. Его бледное лицо покрыто капельками пота; смеется он нервным смехом. Когда смех прекращается, Троттер спрашивает сиплым голосом.
Троттер: И что она ответила?
Стэнхоуп: Она сказала: «Прошу вас, только не в брюках» — по-французски, естественно. (Троттер и Гибберт снова покатываются со смеху)
Троттер: (кашляя и хрипя) О Господи! Боже мой!
Стэнхоуп: Тогда я встал и сказал: «Что ж, мамзель, тогда выбирайте способ сами».
Троттер: И что она выбрала?
Стэнхоуп: Ни-че-го. (Троттер и Гибберт снова смеются. Троттер вытирает слезы на щеках.)
Гибберт: А я никогда не забуду, как однажды подцепил парочку девочек и потащил их сначала в кабак.
Троттер: (подмигивая Стэнхоупу) Каков, а?
Гибберт: Мы буквально упились шампанским, и я решил прокатить их до ближайшей танцплощадки. Там мы потанцевали, добавили портвейна и еще какой-то гадости. А на обратном пути я — представляете? — заблудился. Мы оказались у чертей на куличиках, а вокруг никакого жилья. Тут эти шлюхи начали ругаться, как сапожники, и кричать, что я все это специально подстроил. Тогда я сказал им, что если они сейчас же не заткнуться, я их обеих трахну тут же на дороге и уеду.
Стэнхоуп: Вот это была мысль! Так им и надо было.
Гибберт: (хихикая) Тут они заткнулись наконец, и я на огромной скорости перепробовал все направления, а один угол обогнул вообще на двух колесах, так что у девиц волосы стали дыбом. Зато потом эти мамзели стали у меня как шелковые. (Ухмыляется и отпивает еще шампанского).
Стэнхоуп: После таких, как ты, девицам трудно угодить.
Троттер: (уже пьяным голосом) А у меня так и не было никогда никакого авто. Мы с моей старушкой пешком любили ходить. По мне — так ноги вполне хороши!
Стэнхоуп: То есть, ноги тебя вполне устраивают?
Троттер: Меня? — Да.
Гибберт: (смеется, довольный) Вот и прекрасно!
Стэнхоуп: (поднимает кружку) Предлагаю выпить за ноги — да благословит их Бог!
Троттер и Гибберт: За ноги!
Гибберт: (достает из кармана портмоне и показывает Стэнхоупу и Троттеру цветные открытки) По-моему, я вам их еще не показывал. (Передает открытки по одной Стэнхоупу и улыбается в ожидании одобрения)
Стэнхоуп: Откуда они у тебя?
Гибберт: Нравятся? Купил по случаю.
Стэнхоуп: По-моему, эта толстовата будет.
Гибберт: (заглядывает Стэнхоупу через плечо). Ну, не знаю, не знаю.
Стэнхоуп: (передает открытку Троттеру) А как тебе?
Гибберт: Ножки нравятся?
Стэнхоуп: Для Троттера — слишком худые, да, Троттер?