Прозвучало несколько любезных замечаний о моем рвении, настолько сильном, что даже на собеседование я явился на день раньше. Затем комитет погрузился в оживленное обсуждение летних трудов и дней каждого из присутствующих. Сопровождаемое шутками и дружеским подтруниванием. Претенденты на штатную должность в Государственном учительском колледже Вайкомико явно были здесь не столь привычной публикой, чтобы такого рода заседания комитета по штатам успели стать рутинной добавкой к повседневным обязанностям его членов.
– Вы можете твердо рассчитывать на голос мисс Баннинг, мистер Хорнер, – посмеиваясь себе под нос, сказал доктор Картер. – Ей нужны новые жертвы – а то кому еще она будет показывать свою коллекцию чашек для усатых.
– В самом деле? – сказал я.
Замечание доктора Картера адресовано было не ко мне, а сквозь меня: так бабушки иногда издеваются над собственными дочерьми, обращаясь в их присутствии исключительно к внучке.
– У меня и вправду совершенно восхитительная коллекция, мистер Хорнер, искренне оживилась мисс Баннинг. – Вы просто обязаны на нее взглянуть. Ой, дорогой мой, но ведь у вас же нет усов, а?
Все рассмеялись. И я тут же обратил внимание, что у Джо Моргана усы были.
– Этель мне уже четырнадцать лет не дает покоя, чтобы я отрастил усы! – загоготал доктор Шотт, обращаясь ко мне. – И не какую нибудь там "ниточку", вроде как у Джо, а настоящие, пышные, чтобы я мог перепробовать всю ее коллекцию! Ну что, может, переключишься теперь на мистера Хорнера, а, Этель!
Этель совсем уже собралась было ответить доброй какой нибудь шуткой, но тут Джо Морган мягко ввернул вопрос о моем прежнем опыте преподавания в высшей школе.
– Вы, насколько я понял, закончили университет Джонса Хопкинса, так ведь, мистер Хорнер?
– Так точно, сэр.
Все остальные одобрительно закивали: они оценили тактичность, с которой Джо перешел к делу. Он был просто находкой, этот мистер Морган. И здесь у них явно надолго не задержится. Все внимание сосредоточилось на мне.
– Только, пожалуйста, без всяких сэров! – запротестовал доктор Картер. – Мы здесь, в провинции, без церемоний.
– И то верно! – милостиво согласился доктор Шотт.
Затем последовал, минут на двадцать, достаточно бестолковый допрос относительно моей дипломной работы и опыта преподавания – последний, если не считать спорадических частных уроков в Балтиморе и краткого курса, читанного мной в вечерней школе при университете Джонса Хопкинса, был равен нулю.
– А почему вы решили снова взяться за преподавание, мистер Хорнер? – спросил доктор Картер. – Вы, кажется, прежде этой профессией не злоупотребляли.
Я передернул плечами.
– Ну, вы же знаете, как это бывает. Вы просто чувствуете, что все остальное теперь – не для вас.
Собравшиеся признали справедливость моего наблюдения.
– К тому же, – осторожно добавил я, – и мой доктор рекомендовал мне вернуться именно к преподавательской деятельности. Он, кажется, считает, что это занятие как раз по мне и лучше бы мне как раз его и держаться.
Хорошо сказал. Экзаменаторы были теперь на моей стороне, и я развернулся.
– Знаете, мне никогда не приносили удовлетворения обычные способы зарабатывать себе на жизнь. Когда работаешь только ради денег, в этом всегда есть что-то… лишающее твой труд смысла. Хм, не люблю клише, но факт остается фактом: другие профессии лишены отдачи. Вы же понимаете, что я имею в виду.
Они понимали, что я имел в виду.
– К вам попадает в руки мальчик – умный, глаза смышленые, одна беда, ему никогда не приходилось мыслить всерьез, жить в атмосфере, где интеллектуальная деятельность столь же естественна, как еда или сон. Перед вами свежий юный ум, у которого просто не было возможности тренировать, так сказать, мышцы. Может быть, он просто не владеет хорошим, грамотным английским. Никогда не слышал правильной английской речи. Это не его вина. И, по большей части, даже не вина его родителей. Но – он такой, какой есть.
Моя аудитория была вся внимание, вся, кроме Джо Моргана, который смотрел на меня спокойно и холодно.
– И вы начинаете с ним работать. Части речи! Глаголы, существительные! Определения! Дополнения! И, немного погодя, основы риторики. Подчинение! Сочинение! Эвфония! Вы гоняете его в хвост и в гриву, вы объясняете до хрипоты и все это время видите, как мальчик нащупывает дорогу, и спотыкается, и падает, и делает неверные шаги. А потом, когда вы уже готовы все бросить…
– Я знаю! – выдохнула мисс Баннинг. – Приходит день, такой же, как все прочие, и вы в десятый раз повторяете одно и то же – и щелк! – Она с торжествующим видом щелкнула пальцами в сторону доктора Шотта. – Он понял! Ну, и что тут такого! – говорит он вам. – Это же ясно как божий день!
– Для того-то мы все и нужны! – сказал доктор Шотт с тихой гордостью в голосе. – Для того-то мы и живем. Мелочь, не так ли?
– Мелочь, – согласился доктор Картер, – но это величайшее чудо на всем Божием свете! И таинственнейшее из чудес.
Джо Морган, похоже, не стал бы под этим подписываться обеими руками, однако последняя реплика доктора Картера была адресована именно ему. Загнанный в угол, Морган издал некий звук, с силой всосавши воздух левым уголком рта, что должно было, видимо, символизировать священный и глубоко личный трепет перед названной выше тайной.
– Мне в таких случаях иногда приходит на ум образ человека, разводящего костер при помощи кремня и кресала, – спокойно сказал я, глядя на Джо Моргана в упор и зная, что вот теперь я его достал. – Он ударяет раз, другой, третий, но трут лежит под его рукой как лежал, холодный и мертвый. Но вот еще один удар, ничем не отличимый от прочих, и огонь занялся!