Много ль времени аль мало с этой ночи пробежало, — я про это ничего не слыхал ни от кого. Ну, да что нам в том за дело, — год-ли, два-ли пролетело, ведь за ними не бежать, — станем сказку продолжать.
Раз Данило (в праздник, помнится, то было), затащился в балаган. Что-ж он видит? — Прекрасивых двух коней золотогривых, да игрушечку — конька, ростом только в три вершка, на спине с двумя горбами, да с аршинными ушами.
Вот Данило в дом бежит и Гавриле говорит: «Посмотри, каких красивых двух коней золотогривых наш дурак себе достал: ты и слыхом не слыхал.
Кони ржали и храпели, очи яхонтом горели; в мелки кольца завитой, хвост струился золотой, и алмазные копыта крупным жемчугом обиты. Любо-дорого смотреть! Лишь царю-б на них сидеть.
Ну, Гаврило в ту седмицу отведем-ка их в столицу. Там боярам продадим, деньги ровно поделим».
Братья разом согласились, обнялись, перекрестились, и вернулися домой.
Вот иконам помолились, у отца благословились, взяли двух коней тайком и отправились тишком.
Вечер к ночи пробирался, на ночлег Иван собрался; и с прискочкой, словно пан, боком входит в балаган.
Все по-прежнему стояло, но коней как не бывало; лишь игрушка Горбунок у его вертелся ног, хлопал с радости ушами, да приплясывал ногами.
Как завоет наш Иван, опершись о балаган…
Тут конек ему заржал, «Не тужи, Иван (сказал); велика беда — не спорю; но могу помочь я горю; Братья коников свели; на меня скорей садись, только знай себе держись; я хоть росту небольшого, да сменю коня другого».
На конька Иван садится, уши в-загреби берет, что есть мочушки ревет. Горбунок-конек встряхнулся, да в два мига, коль не в миг, наш Иван воров настиг.
Братья как бы испугались, зачесались и замялись; а Иван им стал кричать:
— «Стыдно, братья, воровать! Хоть Ивана вы умнее, да Иван-то вас честнее: он у вас коней не крал».
Старший, корчась, тут сказал:
— «Дорогой ты, брат, Иваша! Сколь пшеницы мы ни сеем, чуть насущный хлеб имеем; а коли неурожай, так хоть в петлю полезай. Вот в такой большой печали мы с Гаврилой толковали, так и этак мы решали, наконец вот так вершили: чтоб продать твоих коньков хоть за тысячу рублев.
— «Ну, коль этак, так ступайте, — говорит Иван, — «продайте златогривых два коня, да возьмите-ж и меня.»
Братья больно покосились, да нельзя же! — согласились.
Стало на небе темнеть; воздух начал холодеть.
Вот Данило вдруг приметил, что огонь вдали засветил. На Гаврилу он взглянул, левым глазом подмигнул и прикашлянул легонько, указав огонь тихонько.
Все пустяк для дурака: он садится на конька, бьет в круты бока ногами, теребит его руками, изо всех горланит сил… Конь взвился и — след простыл.
— «Буди с нами крестна сила! — закричал тогда Гаврило, оградясь крестом святым, — что за бес такой под ним!»
Огонек горит светлее, Горбунок бежит скорее. Вот уж он перед огнем. Светит поле словно днем; чудный свет кругом струится, но не греет, не дымится. Диву дался тут Иван.
Говорит-ему конек:
— «Вот уж есть чему дивиться! Тут лежит перо Жар-птицы. Но для счастья своего не бери себе его: много! много непокою принесет оно с собою».
— «Говори ты! Как не так»! — про себя ворчит дурак и подняв перо Жар-птицы, завернул его в тряпицы, тряпки в шапку положил, и конька поворотил.
Братья целу ночь не спали, а Иван под воз присел, вплоть до утра прохрапел.
Тут коней они впрягали, и в столицу приезжали, становились в конный ряд, супротив больших палат.
Как увидел коней городничий, тотчас же поехал ко двору, доложить Царю о чудных конях.
Царь умылся, нарядился, и на рынок покатился. За царем стрельцов отряд.
Вот он въехал в конный ряд. На колени все тут пали, и ура! царю кричали.
— «Эй, ребята! Чьи такие жеребята? Кто хозяин?»
Тут Иван руки в боки, словно пан, из-за братьев выступает и, надувшись, отвечает:
— «Эта пара, царь, моя, и хозяин — тоже я».
— «Ну, я пару покупаю; продаешь ты?»
— «Нет, меняю».
— «Что впромен берешь добра?»
— «Два-пять шапок серебра».
Повели коней в конюшни десять конюхов седых, все в нашивках золотых. Но дорогой, как на смех, кони с ног их сбили всех, все уздечки разорвали и к Ивану прибежали.
Царь отправился назад, говорит ему:
— «Ну, брат, пара нашим не дается; делать нечего, придется во дворце тебе служить; всю конюшенну мою я в приказ тебе даю. Что согласен?»
— «Так и быть, стану, царь тебе служить. Только, чур со мной не драться и давать мне высыпаться, а не то, я был таков!»