— Вот это да! Ты прав, нужно срочно организовать собрание. Кое-кто уехал, но, думаю, я смогу связаться с ними, и, услышав такую новость, они быстро вернутся на родину! Честно, сын, это не шутка? Вы не смеетесь над нами?
— Папа, я не позволил бы себе подобного розыгрыша. Разве я стал бы смеяться над тобой?
Грегуар чувствовал волнение из-за этого разговора с отцом, обсуждая наполовину личные, наполовину профессиональные дела.
— Очень хорошо, сын, я тебе верю. Это было бы замечательно. Ты знаешь, что мы в нелегком положении из-за кредита. Ах, если ты привезешь сюда дона Мельчиор — ре, уверен, мы поразим его своими новыми аппаратами!
— Конечно же, папа. Сколько литров дает твоя ферма?
— Около семи миллионов литров в год. Это на данный момент. Но мы произведем еще больше, поверь мне.
— Это даже больше, чем я предполагал! — с восхищением произнес Грегуар.
— Тем лучше, — отреагировал отец, дыша в трубку тяжело и прерывисто, словно ему пришлось совершить внезапную пробежку.
Было понятно, что этот разговор его взволновал. Однако он не потерял голову, потому что почти сразу же спросил:
— Ты хотел сказать мне еще что-то?
Грегуар был застигнут врасплох.
— Еще что-то? Ах да, чуть не забыл. Хочу попросить тебя об одной услуге.
— После таких новостей я готов оказать тебе любую услугу! — ответил отец воодушевленно.
— Речь идет о чем-то вроде консультации, за которую, впрочем, ты можешь получить неплохое вознаграждение.
— Скажи, сын, ты заботишься о моем состоянии? Ты уже думаешь о наследстве?
— Вовсе нет! Один мой друг по университету, сейчас он занимает важный пост в «Mosampino», в Соединенных Штатах, хочет познакомиться с тобой и задать несколько вопросов.
— Вопросов? О чем? — недоверчиво спросил старик Батай.
— Не беспокойся, он не будет интересоваться твоими счетами! Он просто хочет попытаться понять, почему крестьяне так враждебно настроены по отношению к ГМО. Думаю, его очень беспокоит эта проблема, и потом, его руководство… В общем, он хотел бы провести несколько дней на ферме и спокойно пообщаться с тобой, со всеми вами. Это друг, не забывай.
— Но у нас много работы! И присутствие у нас американца вызовет пересуды.
— Ты не обязан кричать об этом на каждом углу. Это очень милый молодой человек, веселый и простой. Я думаю, его предки тоже были фермерами где-нибудь на Среднем Западе, недалеко от Чикаго.
— Чикаго… — завороженно повторил старик Батай. — Но, сын, ни я, ни твои братья не говорим по-американски, как же мы поймем, что он говорит, и как ответим?
— Не беспокойся. Он говорит по-французски, как ты и я. Мы вместе изучали экономику и финансы в Париже, он подкован больше, чем я, в том, что касается литературы. Уж поверь мне. Поселите его в моей комнате на втором этаже. И если у тебя будет для него работа, смело предлагай ему помочь тебе. Это веселый парень, а не ханжа какой-нибудь.
— Хорошо, — уступил отец. — Надо было сразу сказать, что предоставляешь мне бесплатную рабочую силу! Ему можно поручить собирать сено или маис!
— Да. Его зовут Билл Дженкинс. Я попрошу, чтобы он связался с тобой сегодня вечером.
— Хорошо, сын. Господин Билл. Передай, что я его жду.
Грегуар услышал звонок на обед. Он вышел из кабинета, предупредив перед этим Дженкинса, что его уже ждут на ферме.
Стол был накрыт в столовой. Мажордом распахнул двустворчатые стеклянные двери, и перед присутствующими открылся замечательный вид на лужайку. Говорили обо всем: о здоровье и мужестве Папы Римского, о Бен Ладене, о Саддаме Хусейне, который ожидал приговора, о пытках иранских заключенных американцами, которые крайне возмущали дона Мельчиорре.
— Уверен, Буш когда-нибудь за все это заплатит. Он не будет избран второй раз, — заявил патрон группы «Verdi».
— Это не совсем так, — попробовал высказаться Грегуар. — Буш выражает мнение среднего американца. А средний американец под держивает своего президента и оправдывает его поведение на Ближнем Востоке.
— Может, вы и правы, — произнес дон Мельчиорре, — но меня все это ужасно злит.
Он сделал знак мажордому, который тут же безмолвно поставил нежную музыку Вивальди.
— Время от времени надо позволять выступать и другим гениям Италии, — сказал он весело, — чтобы не говорили, что для меня не существует никого, кроме Верди!
Больше они не говорили об обстановке в мире, потому что каждый уже представлял себя плавающим в ванне с грейпфрутами.