— Заболели два скакуна.
— Где они?
— Во дворе.
Самбу спрыгнул с седла, бросил повод в руки Майдана, торопливо пошел за юрту, к конному двору.
У изгороди, понуро свесив голову, стоял Лебедь — белый красивый жеребец, подаренный Дамдинсурэном. Диковатый обычно Лебедь не поднял сейчас даже головы, когда подошел незнакомый человек. Он только вздрогнул. Второй скакун, Орлик, лежал недалеко от изгороди. Оба сипло и часто дышали и надсадно кашляли.
— К сену не притрагиваются третий день, — сказал подошедший Найдан. — Траву на пастбище тоже не едят.
— Ванчарай был?
— Позавчера приезжал. Сказал: «Обыкновенная простуда. Пройдет». Какой-то порошок развел в воде и велел выпаивать по поллитра два раза в день. Но пользы пока никакой нет.
Не стал Самбу заходить в юрту к табунщику: испортилось настроение. Мрачный и злой поскакал в поселок. Сразу же вызвал в контору Ванчарая. И хотя вечер только начался, Ванчарай пришел заспанный. О Лебеде и Орлике он сказал то же, что и табунщику: «У скакунов обыкновенная простуда».
— Откуда она? — спросил Самбу.
— Странный вопрос — откуда? Ветры холодные…
— Ветры? Но монгольские лошади никогда не знали помещений, они всегда на ветру…
— И всегда простывали.
— Ну, а если все-таки не простуда? Если что-то другое, более серьезное? — жестко спросил председатель.
Ванчарай пожал плечами.
— Другого ничего не может быть. Все признаки…
— Признаки очень нехорошие, — перебил Самбу. — Температура, кашель, потеря аппетита, гнойное истечение из носа. Заметил?
— Если не верите мне, — обиделся Ванчарай, — то вызывайте ветврача из сельхозуправления.
— Норов свой ты мне, Ванчарай, не показывай, — грубовато и строго сказал Самбу. — Но если что случится…
— Угрожаете?
В узких глазах Ванчарая блеснули злые и холодные искры. Они не остались незамеченными Самбу.
— Пока — нет. Просто напоминаю, какой это табун и какая ответственность за него лежит на нас. Понимаешь ли это ты?
— Понимаю.
— Тогда немедленно поезжай туда и принимай все меры. И никуда не отлучайся.
…Весь следующий день для Самбу прошел в необъяснимо тревожном ожидании чего-то недоброго. Хотел даже съездить к Найдану, посмотреть, что там делает Ванчарай, — не удалось. Пришлось заниматься с заготовителями, приехавшими из аймачного центра, съездить на ферму, осмотреть свежие пастбища, вечером подписывать бухгалтерские бумаги. Поездку к Найдану отложил на утро.
Но ночью, перед рассветом, Самбу разбудил Найдан, прискакавший из степи.
— Беда, председатель! Лебедь и Орлик пали…
— Ванчарай — там? — сдерживая гнев, спросил Самбу.
— Нет Ванчарая.
— И не было?
— После того, как ты был, никто не приезжал.
Самбу яростно выругался и стал быстро одеваться.
— Еще три скакуна заболели…
Лицо Самбу окаменело.
— Худая болезнь пришла, председатель.
— Худые болезни сами не приходят, их привозят или приносят, — глухо сказал Самбу и стремительно вышел из юрты. За ним вышел Найдан.
— Что делать, председатель?
Самбу не ответил. Он пошел к конторе. Следом за ним направился Найдан. Но Самбу остановился и, круто обернувшись, спросил:
— В последние две недели, кроме Ванчарая, у тебя кто бывал?
Найдан подумал, вспоминая.
— Один раз парторг Жамбал приезжал, один раз бухгалтер Гомбо, два раза — ты, председатель. Четыре раза — Ванчарай. Все!
— Вот что, — Самбу помолчал, видимо, размышляя, что дальше делать, и сказал Найдану. — поезжай на стоянку и жди меня. Понял? Осмотри табун внимательно. Всех подозрительных скакунов отдели.
— Сделаю, председатель, — ответил Майдан и побежал к председательской юрте, где на привязи стояла его лошадь. А Самбу быстро зашагал в контору.
В конторе председатель застал уборщицу Дугоржап. Отправил ее искать Ванчарая. Только Дугоржап ушла, как за окном, у коновязи, послышалось фырканье лошадей и чьи-то голоса.
«Кто бы это мог в такую рань приехать? — подумал Самбу, вглядываясь в мерзлое окно, через которое ничего не было видно. — И с чем: с добром или худом?»
Вошли старшая доярка Цогзолма и телятница Дэнсма. По их лицам, растерянным и удрученным, Самбу понял, что явились они с худом. Тоскливо засосало под ложечкой, заныла фронтовая рана на плече: «Беда в одиночку не ходит. Одна за собой приводит другую».
— Ночью три коровы умерли, — почему-то шепотом произнесла Цогзолма. Она подошла к председательскому столу и положила на него шерстяные вязаные варежки и маленькую блестящую иглу.