Вдруг с улицы послышался какой-то неясный шум. Председатель побледнел: «Неужели еще что случилось?» Послал зоотехника узнать, в чем там дело. Через минуту-другую в председательский кабинет, поддерживаемый под обе руки, на прямых негнущихся ногах вошел, вернее, ввалился… Ванчарай. С одной стороны его поддерживал неизвестно откуда взявшийся чабан Дамдинсурэн. Голова у Ванчарая была обмотана окровавленными грязными тряпками. И лицо его было страшным: черными струпьями свисала кожа.
Онемели все. Застыли. Кажется, появись сейчас призрак с того света — легче было бы поверить в его существование.
Первым опомнился председатель.
— Что, не приняли добра молодца новые хозяева?
Ничего не ответил Ванчарай. Он словно бы и не слышал председательского вопроса. Немигающими глазами Ванчарай оглядел членов правления и, выставив, как слепой, черные руки вперед, сделал шаг к председательскому столу, затем еще один шаг а опустился на колени.
— Судите меня… — голос у Ванчарая хриплый, глухой, простуженный. Кашель рвет его грудь. Прокашливаясь, он держит руки на груди — больно.
— За ошибки судите…
— За ошибки? — вопрос председателя злой и насмешливый.
— Я ошибся в диагнозе… Не мог подумать даже…
— О чем не мог подумать?
Ванчарай закрыл глаза и долго молчал. Все ждали, когда он справится с очередным приступом кашля и соберется с силами. Наконец, Ванчарай сказал:
— Бухгалтер Гомбо душу самураям продал…
Трудно сглотнув, добавил:
— И отец мой тоже…
— Но отец твой сегодня ночью убит пограничниками, — резко, словно кнутом хлестнул, бросил председатель.
Ни один мускул не дрогнул на лице Ванчарая от этого жестокого сообщения. Он только поднял глаза на председателя, поглядел, не мигая, и тихо, одними губами, проговорил:
— Туда ему и дорога!
Ванчарай неловко качнулся и упал, распластавшись на полу. Его подняли и вынесли в соседнюю комнату.
— Но Гомбо два дня назад отпросился и уехал в аймачный центр. Лечить зубы. Ему всю рожу вот так разворотило, — сказал председатель и, недоумевая, поднял плечи.
— Он уехал, по всему видать, не в аймачный центр, — высказал предположение парторг Жамбал, — а туда. Да, туда, на ту сторону. На Ванчараевом коне…
Давно порывался что-то сказать Дамдинсурэн, но никак не мог улучить удобного момента. Наконец, его заметил Самбу.
— Что у тебя? — спросил Самбу.
— Я случайно нашел Ванчарая на Черной речке. У него голова разбита. Двое суток он там лежал, пытался ползти…
— Час от часу не легче…
В тот самый вечер, когда председатель жестко предупредил Ванчарая об особой ответственности за скакунов и велел ему срочно выезжать к табунщику Найдану, Ванчарай впервые усомнился в правильности своего диагноза. «Скакуны — не какие-нибудь клячи-заморыши. Так что простыть едва ли смогут. Если даже простынут, то так тяжело болеть не будут… А что, если…», — мысль Ванчараю показалась ужасной.
И когда они ужинали с Гомбо, и когда Ванчарай стал собираться в дорогу, мысль эта сверлила его мозг, не давая покоя. Он сказал:
Слушай, Гомбо, недавно ты был у Найдана…
Гомбо насторожился, пристально поглядел на Ванчарая.
— Кроме своего дела — пересчитать скакунов, ты, говорят, устраивал скачки на Орлике?
— Устраивал, — буркнул Гомбо, — а что из этого следует? Загнал?
— Может, и загнал. А, может, и хуже. Хворает Орлик. И Лебедь хворает.
— Только и всего? — усмехнулся Гомбо.
Ванчараю показалось, что в его голосе прозвучало злорадство.
— Ты, брат, лечи и лечи, твое дело такое.
— А ты? — разозлился Ванчарай. — Будешь считать дохлых и списывать?
— Ну, зачем так? Все не передохнут. А если и передохнут, то твоя какая забота? Ты самоотверженно боролся за их жизнь… Что еще надо?
— А отвечать?
— Отвечать будут те, кто ходит за скотом. Только надо умело их подставить… как доярок.
— Значит, доярок я подставил? — Ванчарай задохнулся от ярости. — Это же наглость!
— Не кричи, пожалуйста, здесь не конский базар и не скачки.
Ванчарай замолчал, не находя слов для ответа. Со страшной обнаженностью он вдруг понял, для чего длинными вечерами этот «бухгалтер смерти» голубиным голосом расписывал, не жалея красок, распрекрасную страну Восходящего Солнца и блага, какие дает деловым людям свободно-предпринимательское общество, расписывал особняки и уютные виллы с первостатейными красавицами на берегах корейских морских заливов… для чего поругивал народную власть в Монголии, а заодно и Советский Союз. А он, дуралей, верил и поддерживал болтовню, хуже того, нередко сам пел с голоса этого бухгалтера. Слушал отца. «Держись поближе к Гомбо, он практичный, трезвый и рассудительный парень», — твердил тот. А тут, оказывается, одно осиное гнездо.