— Ну, Анатолий Федорович, теперь все зависит от вас, от вашего умения и красноречия.
— Граф, умение председателя состоит в беспристрастности соблюдения закона…
Пален кивнул. Понимающе улыбнулся. Как будто хотел сказать, что вполне разделяет приверженность молодого председателя суда к общим принципам правосудия. Но Кони словно не заметил улыбки министра. Он понимал — сейчас стоит только чуть-чуть поддаться, начать «входить в обстоятельства», потом уже трудно будет устоять перед натиском.
— Существенные признаки председательского резюме — бесстрастие и спокойствие… Мои обязанности и задачи так ясно определены в уставах, что уже теперь можно сказать, что я буду делать в заседании…
— Да-да, я знаю, — все так же улыбаясь, согласился министр. — Беспристрастие! Беспристрастие! Так говорят все ваши «статисты». Но, согласитесь, есть дела, где надо смотреть политически!
Кони хотел возразить. Пален остановил его жестом руки. Улыбка сошла с его породистого лица, глаза стали тревожными.
— Это проклятое дело надо спустить скорей и сделать на всю эту проклятую историю так! — Он очертил сигарой в воздухе крест, и сизый дым поплыл по кабинету, сливаясь с фиолетовым светом ранних петербургских сумерек. — Я говорю — если Анатолий Федорович захочет, он так им, присяжным, скажет, что они сделают все, что он пожелает. — Константин Иванович опять улыбнулся. Словно уговаривал капризного ребенка. — Ведь так, а?
— Влиять на присяжных должны стороны. Это их исключительная роль. Председатель суда, который будет гнуть весь процесс к обвинению, сразу потеряет авторитет у присяжных, особливо у развитых петербургских…
Пален брезгливо поморщился.
— Я могу вас уверить, граф, такое поведение председателя окажет медвежью услугу обвинению…
— От вас, именно от вас правительство ждет серьезной услуги и содействия обвинению, — жестко сказал Пален. — И я прошу вас оставить меня в уверенности, что мы можем на вас опереться. — «Мальчишка! — подумал он, раздражаясь. — Нашел время выказывать независимость. Набивает себе цену, а дойдет до суда — исполнит все как миленький. Понимает же он, кто в этом деле заинтересован!»
— Что такое стороны? Стороны — вздор! Тут все зависит от вас!..
— Позвольте, граф! Я не так понимал свою роль, когда шел в председатели! Председатель — судья, а не сторона, и, ведя уголовный процесс, он держит в руках чашу со святыми дарами. Он не смеет наклонять ее ни в ту, ни в другую сторону — иначе дары будут пролиты… Если требовать от председателя не юридической, а политической деятельности, то где предел таких требований?! Где определение рода услуг, которые может пожелать оказать не в меру услужливый председатель? — Кони старался говорить спокойно, но голос звенел, выдавал глубокое внутреннее напряжение.
«И есть охота ему спорить? — Министру надоели отвлеченные препирательства. — Тоже мне, идеалист! Как я не разглядел в нем эту черточку еще во время наших променадов в Карлсбаде? Когда он отказался выполнить мою просьбу в отношении Шидловского и Паскевича…»
Еще с полчаса они обсуждали вопрос о том, кто смог бы лучше поддержать на суде обвинение. Кони назвал товарищей прокурора палаты Масловского и Смирнова, по Пален не согласился:
— Это значит придавать делу слишком серьезное значение. И обвинитель не так важен, мы все-таки надеемся на вас…
Кони никак не ответил на эту реплику. Его занимал вопрос, который чиновники судебного ведомства тщательно обходили стороной — возмутительный факт сечения Боголюбова.
— Это факт, на почве которого нельзя спорить, не рискуя быть позорно побитым. Обвинитель должен уметь подняться над этим фактом в высоту общих государственных соображений; он должен нарисовать картину общества, где царствует самосуд…
— Это должен сделать прокурор? — Министр посмотрел на своего собеседника с изумлением.
— Да, прокурор! Это, по моему мнению, единственный прием для правильного исхода обвинения. Надо сделать этому факту надлежащую оценку, в унисон с защитником, и победить в области общих соображений: да, сечение возмутительно, но разве не отвратителен самосуд? И то и другое должно быть наказано.
— И вы думаете, что иначе может быть оправдательный приговор?
— Да, может быть, при неравенстве сторон более чем возможен…
Пален надолго задумался.
— Вот о чем я вас попрошу, — внезапно оживившись, обратился он к Кони. — Дайте мне кассационный повод на случай оправдания, а? — И он хитро подмигнул.
— Я председательствую всего третий раз в жизни, — с иронией ответил Анатолий Федорович. — Ошибки возможны и, вероятно, будут, но делать их сознательно я не стану, считая это совершенно несогласованным с достоинством судьи. Ваше предложение, наверное, шутка?