— Слава богу, что единицы. И пишущий письмо такого же мнения. Вот: «По нашему все эти «балаганных дел мастера», изменники: Кони, председатель судивший Засулич, Александров защищавший ее, прокурор столь осторожно обвинявший ее, присяжные…»
— Боже мой, боже мой, — вздохнул Константин Петрович, заметив, как лицо Александра заливает краской.
— «Подпольная пресса действует, — раздражаясь, продолжал читать Александр, — ругает царя, сердечную, бедную царицу, грозит ей за голову суки Перовской… Все расшаталось, все колеблется, печать мутит и без того мутную воду…» Это у них самих мозги расшатались! — вспылил Александр. — Так мы их вправим! Вправим. — Он сжал письмо в кулаке и тут же бросил, словно ожегся. — Тоже анонимное?
Победоносцев кивнул и пододвинул царю всю пачку.
— Остальные с подписями…
— Читать нет времени. Смею думать, что народ мой поддержит своего императора в трудный час…
— Да, ваше величество. Россия была и будет самодержавной.
— А Михаил Тариэлович вас сильно не любит, — неожиданно сказал Александр. — Заботится только о личном преобладании, ссорит людей, занимается интригами — а вы ему мешаете…
Константин Петрович слегка пожал плечами.
— Только он просчитается. Я верю вам, а не ему.
— Спасибо, ваше величество, — голос Победоносцева дрогнул. — Я служу вам и России.
— А Кони, такой ли он способный, как о нем говорят? Может быть, вся его слава — выдумка либеральных газет? Дым?
— Без шелкоперов здесь не обошлось, — подтвердил Победоносцев. — Да и сам господин Кони не без честолюбия. Падок до славы. Способностей изрядных, но либерал. Помните его «Записку» о злоупотреблениях власти?
Александр кивнул.
— Изрядно талантлив и потому — опасен. — Он сжал тонкие губы и осуждающее покачал головой. — Я его заприметил еще в университете, среди своих студентов…
— Константин Петрович! — Александр хитро посмотрел на Победоносцева и рассмеялся. Хлопнул руками по подлокотнику кресла. — Константин Петрович! Что же это получается? Вы, оказывается, преподаете одновременно и будущему императору, и либералу Кони?! — Лицо императора наконец-то утратило свою угрюмость, разгладилось, и глаза повеселели. — Мне, конечно, лестно, что питомцы ваши так способны к наукам, но занятно, право, занятно…
Победоносцев тоже заулыбался.
— А если поискать, может, и нигилист среди ваших учеников найдется?
— Пути господни неисповедимы, — сказал Константин Петрович, и Александр вдруг оборвал смешок и нахмурился.
— Да, неисповедимы. В кабинете папа нашли завещание. — Он открыл ящик стола, достал большой конверт с императорским вензелем, вынул два листа бумаги, протянул Победоносцеву.
Константин Петрович быстро пробежал глазами первый. Это был акт о женитьбе шестого июля прошлого года Александра II на Екатерине Михайловне Долгорукой, подписанный генерал-адъютантами Адлербергом, Трофимовым и Рылеевым. Обо всем этом Победоносцев узнал на следующий день после свершения таинства брака от протоиерея Большого собора Зимнего дворца Никольского.
На другом листе было завещание:
«Ливадия 9/21 ноября 1880 г.
Любезный Саша.
В случае моей смерти поручаю тебе жену мою и детей наших… Дружба, которую ты не переставал оказывать, с первого дня твоего знакомства с ними, и которая была для нас истинною отрадой, служит для меня лучшим ручательством, что ты их не оставишь и будешь их покровителем и добрым советником. — «Как бы не так… — внутренне усмехнулся Победоносцев. — «Любезный Саша», не без его влияния с осуждением относился к этой связи и жалел мать, а княгиню Юрьевскую ненавидел.
Он дочитал завещание до конца и молча, не поднимая глаз, положил на стол.
— Что вы скажете об этом, Константин Петрович? — спросил Александр.
— Это очень личный документ, государь, — тихо ответил Победоносцев. — Между вашим отцом и вами никто не должен стоять. Только бог.
Александр молча вложил листочки и пакет, убрал его в стол. Сказал будничным голосом:
— Теперь о делах насущных. Я сказал дяде Константину Николаевичу, что ему лучше всего уехать из Петербурга. Пусть занимается цветочками в своей Ореанде. А Государственный совет я поручу великому князю Михаилу Николаевичу…
Победоносцев согласно склонил голову. Сказал:
— Да, государь, здесь тоже требуется твердая рука. Упадок нравов коснулся и совета. Под крылом у Егора Абрамовича Перетца засели щелкоперы. В Государственном совете невозможно сказать задушевного искреннего слова. Сразу шу-шу, сразу в печать…