– Этика! – рявкнул Ким. – Какая, к черту, этика! Там, в больнице, ты о ней не думал? Ты…
“…совершил неэтичный поступок, но умножать грехи не стоит, – перебил его Трикси с ноткой смущения. – Однако не беспокойся, мы справимся с ситуацией. Я уже очистил твой организм от действия снотворного. Мерзкий препарат! Зачем он вам?”
– Как раз для таких случаев, – мрачно пояснил Кононов. – А ты не мог меня очистить раньше? Прямо в машине?
“Мог. Но ты подумай, к чему бы это привело? С высокой долей вероятности – к членовредительству! Тебя бы стукнули по голове либо слегка придушили… А это не так уж приятно, согласен?”
Неохотно кивнув, Ким осмотрел наручники, потом подергал батарею. Она была чугунной, ребристой, старинной конструкции и держалась прочно, на толстых, в палец, штырях, забитых в стену. Такой же несокрушимой выглядела и труба, не говоря уж о железной двери.
“Чего от тебя хотят?” – спросил пришелец.
“Не знаю. – Почти автоматически Ким перешел на мысленную речь. – Я не банкир, не журналист и не чиновник КУГИ [КУГИ – Комитет по управлению городским имуществом Санкт-Петербурга]… Что с меня возьмешь? – Подумав, он добавил: – Может быть, это связано с Дашей? Возможно, ее разыскивают? И супруг решил, что мне известно, где она?”
“Предположение, не лишенное оснований… Однако хочу спросить: всегда ли у вас банкиров и журналистов приковывают к батареям? В вашем регионе я лишь пару месяцев, а в Финляндии это как-то не принято… Местная традиция, я полагаю?”
“Батареи еще ничего, – отозвался Ким, – это надежда на выкуп, а вот когда горячим утюжком прогладят или сунут бомбу под седалище!.. Тогда вот запоешь!”
“Но в Финляндии…” – в ужасе пискнул Трикси.
“А что Финляндия? Гиперборея, темная страна! Там просто не знают, как обходиться с банкирами и журналистами!”
Он еще раз дернул батарею, потом со злобой вцепился в трубу, уперся ногами в стену, напрягся изо всех сил, но проклятая труба не шелохнулась. Ким тоскливо вздохнул.
– Ну, и что мы будем делать? А ведь собирались домой… Еще я хотел найти Дашу… И роман дописывать надо! К двадцатому! А лучше к пятнадцатому!
“Из-за романа не тревожься, ты и сейчас его пишешь, только в подсознании, – успокоил Кима Трикси. – Я это чувствую. И я помогу извлечь написанное и, так сказать, овеществить, используя привычные для вас технические средства, бумагу с ручкой или компьютер. Это подождет, а вот чем я могу помочь сейчас? Например, если сделать твою руку гибкой, как змея, это кольцо с нее соскользнет. Потом ты превратишься в плоскую структуру, пролезешь под дверью и…”
– Не надо! – выкрикнул Ким в полном отчаянии. – Не надо в гибкое и плоское! Не хочу превращаться в змею или блин! Лучше бы ты мне силенок добавил!
“Это не проблема, – молвил дух. – Я ведь предупреждал – возможны любые телесные трансформации, любые метаморфозы, какие тебе угодны. Кстати, не только телесного плана, но и психического. А потому…”
Но Ким уже не слушал его, с восторгом и ужасом уставившись на свои руки и запястья. Они становились все толще и толще, наливались богатырской мощью, пальцы удлинялись, ногти желтели и грубели, тыльная сторона ладони быстро зарастала рыже-бурым волосом. Он напряг мускулы, что-то скрипнуло, на пол посыпались обломки гипса, затем раздался жалобный звон – лопнувшее кольцо наручников ударилось о батарею. Кононов вскочил – как оказалось, вовремя, чтобы расстегнуть и сбросить джинсы, а следом и кроссовки. Тело его стремительно менялось, под бурой шкурой выпячивались чудовищные мышцы, ноги были похожи на столбы, невероятного размера ступни попирали пол, рубашка трещала по швам. Он сбросил ее тоже, попытался выпрямиться и въехал макушкой в потолок.
– Эй, полегче, приятель! – в панике выкрикнул Ким. – Ты кого из меня лепишь?
“Гигантопитека, разумеется, – пояснил Трикси. – Самое сильное двуногое в семействе гоминидов. Теперь тебе не надо проползать под дверью. Вышиби ее, и дело с концом!”
– Теперь я не пролезу в дверь, – резонно заметил Ким, опускаясь на корточки. – А если пролезу и выйду на улицу, то попаду в зоопарк. Похоже, ты перестарался, Трикси!
Минуту-другую дух размышлял, а Кононов, шаря по полу огромной ладонью, пытался найти свои часы с порвавшимся браслетом. Обнаружив их в левой кроссовке, он убедился, что время раннее, что-то около восьми.
“Нужен эталон, – сообщил Трикси – Если не желаешь быть гигантопитеком, скажи, в кого ты хочешь превратиться. С эталоном мне гораздо удобнее работать. Вот, например, герой твоей истории… Он подойдет?”
– Конан? Но это же вымышленный персонаж!
“Неважно. Ты знаешь о нем больше, чем о реальной личности”.
– Еще бы не знать! Вышло девяносто восемь книг, четыре я сам написал, а с остальными ознакомился во всех деталях. Я, как писатель, должен…
“Эти подробности нам ни к чему, – прервал его Трикси. – Ясно, что ты обладаешь большим объемом информации, и, если мне будет позволено, я просканирую эти массивы. А заодно все книги, которые ты прочитал”.
– Все… – протянул Ким, задумчиво почесывая свою необъятную пятку. – Все я в точности не помню.
“Однако ты их прочитал, и, значит, они хранятся в памяти. Где-то в дальних ее уголках, куда тебе самому не проникнуть, а я, получив разрешение, сумею добраться. Очень быстро и без особого труда”.
Кононов кивнул с протяжным вздохом, напоминавшим вой ветра в каминной трубе.
– Ну так в чем дело? Сканируй на здоровье.
На секунду у него стукнуло в висках и бледный свет лампочки померк перед глазами, но мгновением позже зрение восстановилось, и Ким с замиранием сердца увидел, что кожа его лишена волос, упруга и приобрела тот бронзовый оттенок, какой считают признаком несокрушимого здоровья. Под кожей перекатывались мышцы, уже не столь гигантские, как в прежнем облике, но очень солидных размеров, как раз таких, чтоб посрамить Сталлоне и Шварценеггера. Живот стал плоским, плечи – широкими, грудь – выпуклой и мощной, руки и ноги – мускулистыми, ладони и ступни приобрели нормальный человеческий вид. Поднявшись, Ким обнаружил, что может достать до потолка, однако не макушкой, а кончиками пальцев.
“Превосходный эталон, гораздо лучше гигантопитека, – заметил Трикси. – Надо признаться, книги мне очень помогли. Я, разумеется, не изменил твое лицо, но в остальном… – Он излучил волну горделивого довольства. – Что скажешь? Так годится?”
– Вполне, – ответил Ким, натягивая джинсы. Они, как и рубашка, оказались коротковаты и тесноваты, зато разношенные кроссовки были в самый раз. Ну, мелочи! Чувствовал он себя превосходно, сила играла в крепких мышцах, пальцы сжимались, стискивая рукоять незримого меча, и на мгновение Ким представил, что меч и правда в его руках и он, взмахнув сверкающим клинком, рубит чью-то шею – да так, что кровавые брызги веером.
Его замутило. Шутки богатого воображения – кровь, чудовищная рана, голова, что падает с плеч, разорванный последним криком рот и помертвевшие глаза… Это было ужасно!
Беззвучный голос Трикси вернул его к реальности:
“Хмм… Маленький просчет – вернее, неувязка… Дух не соответствует телу”.
“Ты это о чем?” – мысленно простонал Кононов.
“О том, что ты – нормальный человек и мысли о нанесении ран, увечий и убийстве тебе противны и мерзки. Вполне естественная реакция… телесную мощь ты приобрел, но не стремление к насилию. А без него… – Трикси смолк – видимо, взвешивая свои этические постулаты, – потом печально произнес: – Придется снабдить тебя психоматрицей Конана или иного персонажа, который в данном случае подходит. Я просканировал в твоей памяти нескольких героев книг – Бешеный, Слепой, Кривой… Возьмем кого-нибудь за эталон психологической конструкции?”
– Больно уж злобные и жестокие ребята, – с сомнением заметил Ким. – Предпочитаю Конана. Он хоть и варвар, но все же не бешеный и пачками из “калаша” не кладет. Режет по одному и в основном чудищ и магов… Просто образчик гуманизма в сравнении с нашими беспредельщиками!
“Разумный выбор”, – согласился Трикси, и тут же в голове у Кима что-то дрогнуло или, возможно, провернулось, снабдив его витамином свирепости. Однако в умеренной дозе – той, что отвечала медиевальным временам, а не текущему немилосердному столетию.
Под дверью завозились, и Кононов, стукнув себя в грудь кулаком, сдержанно зарычал. Кровь, отрубленные головы и перерезанные глотки больше его не пугали, но мнились чем-то знакомым и обыденным, вроде потрошеной куры в целлофане или консервов из тресковой печени. Мысль об этом органе, располагавшемся справа от желудка, была не только естественной, но даже приятной; и Ким, не в силах сдержаться, яростно прошипел: