Самый большой восторг испытал брат. Увидев добычу, он орал во всю глотку, обхватив кетину обеими руками.
– Понял, Касинский, какой у меня брат! А ты только по кустам шныряешь, как бобер.
Кася оставался спокойным и даже равнодушным к улову.
– Гонца поймал. Крупный. Ты, я смотрю, и искупаться успел. – Кася присвистнул, увидев Димкину проплуженную спину.
– Это чё? Она тебя утащила, что ли? – Пашка выпучил глаза и стал душить рыбину, сделав суровое мстительное лицо. – Ты! На моего брата! Да я тебя порву!
– Кончай, Пашок, дурить. Брось ее, – посмеиваясь, попросил Кася. – Аппетит портишь.
Пока мальчишки слушали сбивчивый рассказ про орла и купание, Кася успел вспороть брюхо и отделить потроха от белой молоки. Молок оказалось так много, что они заполнили целую тарелку.
– Самое вкусное, – заявил гордо Кася, словно добыча с самого начала принадлежала ему.
– Сам жри кишки! – скривился Пашка.
– Дурак! Пожарить, знаешь, какая вкуснятина.
Димка смотрел на молоки с равнодушием, сама рыба уже не внушала прежнего восторга и вызывала в нём лишь чувство пустоты.
– Мясо кеты не очень вкусное, – продолжал комментировать Кася. – Разве что брюшко. А так – сухомятина. Засолить бы её, да времени не хватит просолиться. Но ты, Демьян, молодец. У самцов мясо вкуснее, чем у самочек. Не зря мы взяли тебя. С рыбой проблем не будет, только больше трёх в день не лови. Все равно пропадет. Разве что икрянок. А мясо – косолапому на обед.
Обваляв молоки в муке, Кася с любовью разложил их на сковороде, почти не оставив места приготовленным для жарёхи брюшкам. Каждый сам себе отрезал то, что хотел.
– А ты, Пахан, говорил, на неделю хватит. Эту рыбу я один на спор съем.
– Не гони! Не съешь.
– А давай! Даже спорить не буду.
– Пошел ты. Я сам жрать хочу, как собака. И тебя вместе с этой рыбой сожру, понял! – загоготал Пашка, весело оскалив свои крепкие, но уже безнадёжно жёлтые от никотина зубы: все знали его манеру вести мирную беседу. Кася с ехидной ухмылкой посмотрел на друга, зная, что тягаться с ним в ругани бессмысленно.
В приготовлении еды Кася был лидером и варил всегда сам и с большой страстью. По его словам, если не считать икры и молок, самым вкусным в рыбе были брюшки. Очистив рыбу от внутренностей, он ловко отрезал брюшки длинными полосками и немного присаливал, потом окунал в кипяток, и почти сразу вытаскивал и ел. Это было действительно вкусно, брюшки были жирными и сочными, в отличие от всего остального. Но на всех брюшек, конечно же, не хватало, поэтому после еды от рыбы почти ничего не оставалось. Сам Кася ел всегда много, как правило утром и вечером, набивая до отказа свое плотное брюхо.
Вечером, при свете костра, он любил растянуться на сухой траве, пуская белые колечки в темноту. Он подолгу смотрел на огонь и рассказывал о своих приключениях. Половина его историй наверняка была вымыслом, частью чужих рассказов, и Кася иногда путал имена и названия. Но об этом мало кто задумывался.
Кася не первый раз посещал Бихан. За несколько визитов он успел создать что-то вроде штаб-квартиры. Надежно припрятанные кастрюльки, кружки и даже сковорода, отлитая еще при царе Горохе, говорили о том, что он прожил в этом месте не одну неделю. И округу знал не хуже тех нанайцев, призраки которых витали по ночам над поселком. Отсюда были и его долгие отлучки на слободке. Когда же он появлялся, весь заросший, трудно было признать в нем цивилизованного человека. Кася все время чего-то опасался, это замечали многие. Говорил он негромко. А смех его всегда был тонким и ехидным. Под его ногтями можно было ковыряться хоть целый день, залежи, как говорил сам Кася, – на целый косяк.
Остап при всех разговорах оставался больше в роли зрителя и только посмеивался. Спорил редко, но всегда первым начинал любое дело. Домашние заботы сделали его покладистым и ловким. Мать свою он любил и очень болезненно реагировал на ее очередной запой. Об отчиме никогда не говорил, словно его и не было. Забросив спорт, он связался с Касей, которого знал с яслей, и незаметно для себя втянулся в коноплю. Но домашнее хозяйство всегда оставалось его обязанностью. Дима не раз проходил мимо Андрюхиного дома и видел, как суетится тот в своем дворе. Беспородный кобель все время путался под ногами, а добрый Остап успевал и подразнить его, и помидоры подвязать, и перекинуться парой фраз с беззаботной пацанвой. К Димке он относился по-доброму и всегда переживал за его ссоры с братом, хорошо зная, что самая безобидная перепалка может перерасти в жестокую драку. Все, кто знал братьев, могли только поражаться тому, как два человека, совершенно разных и внешне, и по характеру, могли иметь одну мать.