Иногда Дима чувствовал, что и его поведение изменяется. Он точно так же, без причины, заливался смехом, и мог подолгу тупо смотреть в никуда. Незаметно все предметы вокруг оживали, как будто внутри них был пульс, некоторые даже менялись в размерах. Были такие, от которых, почему-то, исходило свечение. Это было и страшно, и до крайности интересно наблюдать за тем, что происходит вокруг. В один из таких моментов ему показалось, что рядом с ними действительно есть ещё кто-то. Один из предметов, похожий на старый котелок, незаметно подплыл к нему, Дима протянул руку, и его тут же словно ударило током. Его охватил жуткий страх, который не покидал его до самого утра.
– Ты, Демьян, тоже тащишься, – дразнил Кася. – Тебя торкнуло.
Дима резко приходил в себя, подозрительно озираясь по сторонам.
– Да, Диман, это дым действует на тебя. Так что ты такой же торчок, как и мы. Прикинь Паха… У меня сейчас приход был, я только что видел со стороны всех нас, и себя в том числе. Прикольно так. Как в гамаке плаваю над костром и смотрю как все мы сидим обкуренные. Даже страшновато стало, вдруг я улечу.
– Да куда ты улетишь? Ты как лежал, так и лежишь. В гамаке… Гонишь ты.
– Сам ты бяка. Я читал один рассказ…
– Прикинь толпа… Кася читать умеет, – перебивает Пашка, и все, в том числе и Кася, закатываются смехом.
– Да в натуре говорю, Джек Лондон, писатель такой. Там одного чувака долго в камере, ну, в смысле, в тюряге парили, в одиночке, и жрать не давали. Один кусок хлеба на день, и ещё в усмирительную рубашку засовывали, он буйный был, непокорный. И прикинь, он научился из тела вылетать, и путешествовать. Охрана придёт, кинет ему хлеб, а он лежит, типа не реагирует.
– И где он путешествовал? Типа…
– Кончай Паха обламывать. Ты сам читать не умеешь. Уматный рассказ, между прочим. Один раз он на острове оказался, без всего… В смысле, во время прихода, когда его в рубаху замотали усмирительную очередной раз… А он научился типа улетать, только без кайфа. Просто подумает и полетел куда-нибудь. Он даже в прошлое мог попадать. И оказался моряком. А там у них корабль на камни налетел, и затонул, а он доплыл до острова.
– Да читал я этот рассказ, Робинзон Крузо это.
– Остап ты не врубаешься. Робинзон Крузо для детей, типа тебя. Говорю тебе, он вообще без всего остался, ножик у него был, а остров десять метров длиной, там одни камни, и дубак круглый год, ни хавчика, ни пальм с бананами. Там один раз приплыли котики морские, он дубиной их давай мочить. Штук десять замочил, а потом несколько лет жрал солёное мясо.
– А соль он где взял? Кася, кончай нас за дураков держать.
– Паха, ты сам дурак, там же море солёное. Да пошли вы… Короче, я полетел, толкнёте, если чего, ну там, пожрать, или чайку с карамельками.
Костер продолжает медленно облизывать ветки, и тоже как будто тащиться от собственного дыма, одаривая компанию безразличным пламенем и светом.
– О с т а п. Твои кеды дымятся, – тянет кто-то из толпы… Андрей отдергивает ноги и вскакивает, как ужаленный, обжигая пятки. Всем весело и хорошо оттого, что дымятся стельки бывшего футболиста. Смех переходит в надрывный кашель, и счастливые лица краснеют, как жареные раки в кипящей воде.
Когда от реки становилось прохладно, и по болотам начинал стелиться серебристый туман, Дима заворачивался в одеяло, удобно расположившись на мягком сене. Он смотрел в небо, наблюдая как искры улетают в непроглядную темноту, не причиняя вреда маскировочной сетке. Небо висит звездным куполом над их маленьким уютным мирком, среди бескрайней тайги, и поёт свою ночную звездную песню, убаюкивая его в своем теплом одеяле. Иногда ему казалось, что он слышит эту музыку. Точно так же, растянувшись прямо на земле, рядом лежал брат и чертил разные фигуры обгоревшей головешкой в ночном пространстве. Неожиданно молчание прерывал чей-то голос, вытягивая всех из долгого ночного полёта по далёким мирам.
Больше всего любили говорить о фантастике. Оказывалось, что Кася прочитал множество таких книг. До дыр он истрепал уйму журналов, где встречалась фантастка и приключения, пересказывал их почти наизусть, и мог мусолить подробности часами, вызывая откровенный интерес у слушателей. Всех героев этих рассказов он почему-то называл чуваками. Было поразительно, как, пользуясь общепринятым уличным жаргоном, забывая имена, Кася с доскональной подробностью раскрывал суть рассказа, словно сам сочинял их. Иногда, он увлекался, и герои одного рассказа неожиданно переходили в другой. В таких случаях Остап останавливал Касю одной фразой: «Ты гонишь, Кася», – и тот, неловко улыбаясь, возвращался на исходную позицию: