…– Там, короче, чувак был, Здоровый как бык. Он одному полицаю в рог заехал, и убил. Прикинь, с одного удара. Его за это на каторгу сослали, а там был такой же здоровый, норвежец. Он с ним скорефанился, и они решили сбежать. А у норвежца родичи богатые были, и подкупили одного капитана, чтобы тот заплыл, ну, типа, в запрещённую воду. Короче, ближе к берегу. А всё равно надо было плыть до корабля несколько миль, а там акул кишело. И короче, они поплыли, а акулы их окружили, те давай ножами отбиваться.
– Откуда у них ножи взялись? Кася ты гонишь! Они же на каторге, сам говорил.
– Паха, кончай обламывать, – вмешивается Андрей. – Я слышал про этот рассказ, Кася не гонит. Его в «Вокруг Света» печатали. Продолжай Вован, что там дальше?
– Говорю тебе, они себе сделали втихоря ножи, и курковали в соломенных матрасах. Их как самых здоровых выбрали на разгрузку табака, они и слиняли. А до корабля две мили надо было плыть. Там их ждали. Одного, короче, мелкие акулы окружили, и, короче, схавали. А этого атаковала рыба молот, там вообще огромная акула была. Он долго с ней бодался, и уже под самым бортом ей нож в самый глаз всадил. Когда его вытащили, то он назвался именем своего корефана, норвежца. А матросам пофигу, кого забирать, им родственники забашляли. А того так и сожрали. А рыба-молот за кораблём поплыла, долго плыла. Типа, запомнила. И потом, где бы, в каком порту этот чувак не появлялся, она там появлялась, преследовала. А потом он сам к ней бросился, типа один на один.
– Кася, ты гонишь. Как бы он её узнал? Все акулы одинаковые.
– Сам ты такой Паха! Он же в неё кинжал всадил, прямо в глаз. Она так с ним и плавала. Любой заметит, что у акулы в глазу крест торчит. Рукоятка в форме креста была сделана.
– У него, наверное, башню снесло.
– Да ты Пашёк не читал. Прикольный рассказ. Чувак был конкретный. Жаль не помню как называется. Андрюха не даст соврать, я в натуре в журнале прочитал, «Вокруг Света». Ты ещё хрен достанешь его, в библиотеке на него очередь.
– Вот бы кино такое посмотреть.
– Да ты в уме Остап? Где тебе режиссёр такую акулу найдёт. И такого кабана. Он кочергу в узел завязывал.
– Кочерга ерунда. У меня прадед казак был, он пальцем пятаки гнул. Ему твоя кочерга, что проволока.
– Я Андрюха, против твоего прадеда ничего не имею, но чувак в натуре здоровый был. Но Паха прав, с головой у него точно не в порядке было. Сила есть, ума не надо.
Выговорив очередной сюжет Кася надолго замыкается, и молча смотрит в пустоту ночного неба.
– Приколись, Андрюха, – возникает из небытия Кася. —Вот эта точка может быть больше, чем вся наша галактика. А ты Пахан не смейся, в натуре говорю. Там тоже есть свои планеты. Я читал. Остап, ты прикинь. И в ней где-то сидит такой же маленький Остапчик и забивает косячок. Такой малюсенький-малюсенький. И тащится.
Толпа прыскает и падает с «коек».
Постепенно вырубались: первым Дима, потом Паша. Кася оставался один на один со своим маленьким миром, потихоньку выпуская изо рта ядовитый дым. Сквозь сон, тихо проникающий в сознание, Дима иногда видел мерцающие язычки костра и одинокую, как каменная индийская статуэтка, фигурку Каси. В ночной тиши слышались обрывки его фраз. Кася продолжал разговаривать с Андреем, в отблесках костра виделись его жесты рук, медленные и магические. Дима заворачивался глубже в одеяло и проваливался в бесконечный мрак. К середине ночи просыпался брат и бесцеремонно забирал одеяло с любого, оставив свое скомканным где-нибудь в ногах. Когда костер превращался в едва мерцающую точку, то неизвестно откуда появлялся уже не летний холодок и щипал свои жертвы холодными руками. Вокруг умирающего огня сновали мыши в поисках забытой корки хлеба, и все время пищали меж собой, совсем не боясь огромных гулливеров, которые шевелились и бормотали во сне. Лесные разбойницы ползали возле самых лиц, заглядывая в закрытые глазницы своими светящимися бусинками, и с любопытством шевелили черными носиками, утыканными тоненькими усиками. В темноте слышался шорох лесных зверей, в недоумении останавливающихся перед необъяснимым запахом, вызывающим легкую дрожь под шерстью. Все ждали, когда догорит последнее пламя. Но огонь упрям, и умирать не собирается. Его язычки облизывают очередную жертву, признаваясь ей в любви, и жертва медленно сдается. Она, как возлюбленная, полностью отдается во власть стихии и страстно и бесследно сгорает, давая рождение тысяче новым искоркам. Они разлетаются в разные стороны в поисках жертвы и предупреждают обитаемый мир: «Я жив, и я не дам в обиду тех, кто подарил мне сегодня жизнь и пищу».