На Володьку тоже накатила зевота. Я открыл термос, и вылил остатки на дно пластиковой кружки. Хватило по два глотка, но чай подействовал, и стало повеселее.
– Ну и вот… Идёт, а ветерок на него, и коноплёй тянет сверху. Понятное дело – пятак наркоманский там. А по старой памяти кормушка там была кабанья. Ходили туда мало, тем более по осени, у кабана же еды хватает, жёлудь, орешка. Поднялся в сопку, кобель крутится, но уже тявкает. А там, посреди кормушки пацан, лет семнадцать. Да какой пацан, парень уже выходит. У нас в это время мужиками становятся, сами на охоту ходят. Вот и сходил, на охоту. Забыл сказать, когда Серёга подъезжал к пасеке, хлопок слышал, выстрел. Не он бы, не пошёл бы, а тут всё как бы соединилось в уме. Ну, короче, пацан тот под самострел попал. Кому надо было ставить, в толк не возьму. Или может специально. Но это уже слишком. По дикому. Он уже конопли нарвал в мешки, чужой, разумеется, и как так вышло, что на кормушку вышел, и не увидел проволоки натянутой. Видать тропа была, может кабанья. Короче, бедро ему прострелило. Считай что без ноги. Оно бы ничего, если недалеко, а тут до деревни тридцать вёрст, а в Столбовой только Дуся фельдшер. Тоже, кстати, Паздникова. А до райбольницы ещё столько же. Он его доволок на себе до пасеки, коню волокушу смастерил по быстрому. Бросил всё там, что привёз с собой. Дробовик, правда, спрятал. Пока то, пока сё, у того кровь рекой льётся, сам уже белый как снег. Понятно, что перевязал рану, вся самогонка в дело пошла, ногу перетянул, как смог. Он его на Кедровую на этой волокуше, конь, слава богу, не подвёл, а там уж нет никого. Съехали. Хорошо Мишаня недалеко уехал, кобель его догнал. Я всё думаю, как собака сообразила, ещё и хромая. Мишку ещё уговорить надо было, тоже не простой человек. Он эту породу, наркоманов, на дух не переносит, а тут же в район надо везти. А у него мясо в кузове, по головке не погладят, и прав водительских нет, так ездит. В лесу-то они вроде как ни к чему.
По ходу рассказа Володька закурил, дым словно расширил его сознание, и он надолго ушёл в себя. Мне, наверное, тоже нужна была пауза, чтобы увидеть всё своим собственным воображением, и лес, и собаку, и самого Сергея, крепкого, с загорелым лицом, широкоскулого мужика, говорливого и очень доброго. На Чащавитой я не был, но слышал не раз об этом необычном месте, где над пасекой возвышалась сопка, которую украшала почти отвесная скала. По рассказам на этой сопке обитал медведь, и со скалы той наблюдал за тем, что происходило внизу, на пасеке. Историю с этим медведем мне рассказывали разные люди, в том числе и те самые Сухорята, когда приезжали на пасеку к моему другу, и в неё я верил. Так вот, зверь этот был необычайно хитрым и сообразительным, и когда на Чащавитой кто-то был, медведь сидел тихо, и не высовывался. Но стоило пчеловоду выехать, хотя бы на день, мишка спускался с горы и воровал один улей. Убыток не очень большой, но за лето выходило немало, если за каждым ульём видеть полста килограмм мёда, не считая улитары. Так и жил медведь, промышляя совхозным медком, и никто его не мог подкараулить. А выход придумал некто Толя Козырев, по прозвищу Тыква, мужик как видно, необычайного ума, и конечно же, любивший выпить. Он до последнего держал в секрете свой способ, напрашиваясь на халявную выпивку. Машины туда не проходили, потому как место труднодоступное было, и Толя придумал привезти себя в сене на телеге, чтобы сверху его медведь не увидел. Так в этом сене дотемна проспал, потом незаметно в дом пробрался, и до утра веселился и не просыхал. Утром хозяин уехал, вроде как, а Тыква на чердаке, отсыпался, ну и заодно караулил вора. Тот уже через десять минут тут как тут, на точке, улей выбирает, где мёда больше. Тыква хоть и пьяный с ночи был, но не промазал. Большой медведь был, по рассказам. С Толей мне ещё предстояло познакомиться, поскольку он был из Столбовских, как и Сухорята.
– Слышал я паря про того медведя. Толя Козырев его приговорил, было дело, – кивая подтвердил Володька, и продолжил. Впрочем, это уже был конец его рассказа: – Пацан тот не сдюжил, от потери крови помер потом, да и что могут в нашей райбольнице? Там одни коновалы работают. Зарплату, правда, получают хорошую. Мне что непонятно до сих пор, как кобель почуял. Там ведь немало расстояния до кормушки, с километр, может и по более. Миша мне вот что рассказал… Пока он того пацана вёз, тот ему сознался, что кобеля Серёгинова, стрельнул из обреза, искалечил значит. В лесу, или в деревне, не знаю. А собака вишь, как ответила. У иного человека душа собачья, а у собаки наоборот, человечья. Вот это и странно мне. Так что паря, у нас тоже свои истории имеются. Записывай, потом книжку напишешь. Смеёшься… А где ты о таком услышишь. Это жизнь, не выдуманная, всё как есть. Да… Ну, вон уж и окраины пошли, город… Смотри марево какое висит, что пожар. Да… Город…