Консерва
Не, ну кто так подаёт? Полузащитник в изначально белых трусах, а теперь испачканных на заднице от многочисленных, большей частью бесполезных подкатов на грязном весеннем газоне, тяжело пробежал разогнавшимся бизоном метров тридцать по бровке. Но. В конце поля совершенно безмозгло пнул мяч высоко над воротами. И теперь крупный HD-план показывал в замедленном повторе его скалящееся от неудачи лицо и старательную укладку на крашенной, модно стриженной голове. Лучше бы тренировался, вместо парикмахерской и стилистов. Стадион недовольно засвистел, но скорее от скуки, чем ожидая чего-то от бездарей на поле. Шла восьмидесятая минута, игра никак не клеилась. И, видимо, уже не склеится. Ни сейчас, ни в этом сезоне, ни у этой команды.
Он давно проклял тринадцать раз и хотел бросить смотреть эту нелепую игру. В которую был влюблён с мальчишеского возраста, когда каждый её акт казался сражением великих вечных команд-титанов и её игроков-героев, невероятно значимым событием, наполняющим жизнь смыслом через край. А теперь осталась лишь пустая привычка. Но если перестать смотреть, что тогда? Что останется? Ничего совсем. Растений жены в горшках больше нет, всё раздал. Старую собачку усыпили давно. Единственное, за чем он ещё наблюдал — за безнадёжным отечественным футболом и таким же пропащим собственным телом, которое надо было периодически пичкать лекарствами и едой. Кстати, о еде. Кажется, он проголодался. Надо бы сходить, сготовить что-нибудь. Матч закончился. Он почесал свою квадратную голову, взъерошил тамошние седые, на удивление ещё густые волосы, неохотно слез с промятого дивана, обул разбитые тряпочные тапки с дырками от больших пальцев спереди и стёртыми пятками сзади. Поплёлся на кухню.
Вообще на ночь есть вредно — ему тысячу раз говорили. Особенно так любили рассуждать те, кто уже умер, причём его ровесники и даже моложе его по возрасту. Чёрт, все его приятели поумирали. Новых он не заводил с определённого возраста. Зачем они нужны? Будет только ещё больше похорон. Так что вот так вот. Жена тоже всю плешь прокапала темой вредной и полезной еды. До того как три года назад… А он всегда знал, что не так уж и вредно. Он не упрямый вовсе, как она приписывала ему, просто знал. Знал и всё тут. Постоянно спорили. Она прочитает где-нибудь статейку о полезном питании и давай по новой заводить пластинку. Холестерин, бляшки. Как быстро время летит.
Когда тебе исполняется семьдесят, становится как-то грустно, тоскливо. И пусто. После чистки оставшихся зубов, он часто подолгу смотрел в зеркало и пытался увидеть себя молодого, представить кем был тот человек и зачем жил. Но ничего не было видно кроме старческого пористого носа и морщин. И мутноватых усталых глаз. Под эту непролазную маску уже не заглянуть. Глаза не выражали совершенно ничегошеньки, кроме печати прожитых лет. Это лицо более не говорило. Поскольку ему ничего уж и не нужно. Старики — они совсем покладистые, притёршиеся к жизни, её обустройству. Как постепенно притирается обувь к ноге, став в итоге ладно сидящим старым башмаком, пусть разваливающимся и заношенным, со стёртой подошвой. Но зато как сидят хорошо.
Он опять забыл к чему думал эти дурацкие мысли. Сейчас хотелось лишь перекусить. Потому как не поемши он точно не уснёт. И так очень плохо спит, урывками, даже со снотворным. А он ещё и голодный, как незнамо кто. Лучше завтра изжога, чем сегодня проворочаться всю ночь.
Жена в своё последнее время была немощной, сплошные операции, больница-кровать, кровать-больница. Дети разъехались уж лет двадцать как и с тех пор оставались почти безучастными. Он давно привык обходиться сам. Всегда умел по-хозяйски спокойно жить, всё вокруг чинить своими сноровистыми большими руками. Готовить еду, поддерживать мало-мальский порядок и переносить житейские трудности. Беда в том, что в холодильнике мышь повесилась — он давно не выбирался в магазин. Но была картошка. Можно картошечки навернуть. Вредной, жаренной, ух. С консервой. Была вроде в шкафу, рыбная какая-то.
Порылся в ящике. Ага, вот и банка. А что за рыба хоть? Ни черта не видно без очков. Ладно, какая разница? Все консервы одинаковые, варёная труха. Отколупал ногтём и дёрнул кольцо. Заглянул в образовавшуюся щель. На него оттуда взглянула пара чёрных глаз-бусинок на тонких стебельках.
— Бляха-муха! — хотел он мощно выругаться матом, но вспомнил только это, воображения ему всегда не хватало по жизни в ключевые моменты.
Отбросил консерву от себя, как ядовитую змею, а скорее нервно выронил на обеденный стол. Банка забренчала, заходила кругом, поездила, замедлилась и замерла. Резко отшатнувшись к плите, он смотрел. Что будет дальше. Забыл даже про свою больную спину и про то, что на плите горел газ, который чуть не подпалил его махровый халат. Но ничего не происходило. Тихо. Только из комнаты доносилось бравурное вещание телевизора. Новости. “Сегодня президент провёл в Кремле встречу…”