Магоро Борода отвалился от стенки и вздохнул так, будто все это время вовсе не дышал. Лицо его побледнело настолько, что был виден каждый волосок черной бороды, начинавшейся прямо под глазами.
Не моё это дело. Не моё.
Магоро вдруг схватил со стола свою кружку и, не отрываясь, осушил ее почти до дна. Потом посмотрел на меня долгим взглядом, что-то снова взвешивая, и сказал:
— Могу я попросить тебя о небольшой услуге? Спроси хозяина, что это за женщина и что она тут делает.
Я пожал плечами (мне и самому было интересно), подошел к Дессено и поинтересовался у него, что за красавица в его таверне.
Дессено оторвался от абака, на котором что-то подсчитывал, и спросил:
— Что, хороша? — с таким видом, будто в этом была его личная заслуга. — Высокая госпожа Мира её зовут. Живёт у меня уже больше осьмицы; приехала к нашему королю. Ждет, когда король её примет, а он что-то не торопится.
— А стража её где? Что она со служанками ходит, без охраны?
— Она приехала с Гарото Долговязым и его ватагой. Да ты его знаешь, вы же пили тут вместе в канун Почивших Предков. — Дессено показал рукой на стол у стены, где мы тогда сидели. Гарротт, я предпочитал звать его, как принято у него на родине, в Империи, как и я, зарабатывал на жизнь тем, что водил ватагу охраны, провожал путников и обозы по дорогам. Мы даже несколько раз ходили с ним вместе.
— Только им не повезло, у Хантальского леса наткнулись на разбойников. Те гнались за ними почти до самого Валезана. Гарото отбился, но людей много потерял, да и сам сильно ранен.
Я поболтал еще с Дессено, попросил прислать нам закусок и вернулся за стол. Магоро, которому я рассказал то, что узнал про даму от хозяина таверны, судорожно вздохнул и пробормотал: "Так я и думал, она…".
Я счел себя вправе спросить:
— Знаешь её, что ли?
Магоро ответил мрачно:
— Не то чтобы знаю… Слышал про нее много. А вот она меня, может, и знает…
И надолго замолчал, только прихлёбывал из кружки.
Ну и я за кружку взялся.
Так мы сидели и пили, ели Дессеновы разносолы. Магоро постепенно отмяк от своих мыслей, и мы продолжили болтовню ни о чём. Поговорили о Гарротте, как ему не повезло, обсудили разбойников, что обнаглели и под самой столицей шалят. Еще во второй половине войны без вооруженной стражи проехать стало почти совсем невозможно: столько расплодилось нечистых зверей, а еще хуже — людей разбойных. Торговлю и хозяйство война почти совсем порушила, и грабить на дороги подались даже совсем тихие раньше люди…
Прикинули, как мы бы от них отбивались. Потом скатились на традиционные мужские темы: про коней, про оружие, про вино… Про женщин только не говорили: Магоро, как человек женатый, явно этой темы сторонился, а мне и сказать, в общем-то, нечего. Моя жизнь такая, что женщин в ней немного было. Одни изнурительные переходы да драки и сражения, то с людьми, то со зверьем нечистым. Так, иногда, по пьяному делу или служанку податливую уговоришь, или гулящую девку купишь…
Мы уже ничего не ели, только хлебали пиво: что не выпить после дела, благополучно законченного; нам становилось всё веселее и веселее, мы уже по нескольку раз успели сказать друг другу, какие мы хорошие парни, и как здорово путешествовать вместе, и что мы, после стольких совместных переходов, как братья. Потом позвали Магоровых возчиков и пили уже с ними, тут уже с песнями, весёлыми байками и здоровым мужским гоготом. Было здорово!
В какой-то момент я почувствовал, что в голове шумит хмель и мешает понимать, что мне говорят. Лицо будто занемело, это у меня верный признак, что пора заканчивать с выпивкой, чтобы завтра встать не разбитым.
Я попросил у компании прощения, пожелал доброй ночи и потащился на второй этаж, в комнату, которую отвел мне Дессено. На лестнице пришлось дать дорогу служанкам госпожи Миры, которые тащили наверх сундук, по виду всё тот же, только явно пустой.
И забрался я в свою комнату, и завалился я спать.
3
Когда я пьяный, я всегда сплю плохо. Я вижу яркие, насыщенные событиями цветные сны, я куда-то бегу, от кого-то спасаюсь, падаю с высоты или отбиваюсь мечом, которыйтяжел, сопротивляетсяи не рубит даже ткань… В пересохшей глотке еле ворочается распухший язык, отчего я храплю и то и дело просыпаюсь.
Так и тут. Мне снилось, что я снова на Бусуланском поле, стою на правом фланге в строю Коншарских стрелков, а прямо на нас несется тяжелая имперская конница. Я выпускаю стрелу за стрелой из арбалета, конники падают под копыта летящих за ними, но их слишком много, и они, сметя хлипкие рогатки, врезаются в тонкий строй копейщиков, прикрывающий нас, прорывают его как бешеный бык деревенский плетень и налетают на нас.