— Чего вы ждете от меня?
— Я хочу узнать вас и помочь, если вы нуждаетесь в помощи. Скажем так, по-соседски.
— Вы не подумали о том, что знание не дается даром, а за щедроты порой приходится платить?
— Каков ваш тариф?
— Какова ваша ставка?
— Мое время, мое доверие.
— В какую игру вы играете?
— Я не играю в прятки. Вы красивая женщина. Вы умны. Вы из Китая. Вы мне интересны.
— Вы хотите меня соблазнить.
— Вы меня соблазнили.
Она отводит глаза:
— Не жалеете?
— Я готов.
Джонатан всегда следит за руками собеседника. Играя сигаретой, стаканом, вилкой, ремешком сумки, стеблем цветка, похлопывая по колену или шаря в кармане брюк, руки могут сказать многое. Аямэй снова удивила его: ее руки лежат на подлокотниках. Она говорит, а они обе совершенно неподвижны.
Внезапно она вскакивает с кресла, уходит и тут же возвращается с коробкой в руках.
— Здесь моя жизнь. Можете открыть.
— Что это, уж не ящик ли Пандоры?
Джонатан берет газеты, которые уже листал, делает вид, будто внимательно читает. Выжидает время, молча переворачивая страницы, потом, искусно изображая волнение, восклицает:
— Вы та самая Аямэй, героиня студенческого бунта! Так вот почему вы не можете вернуться в Китай?
— Да, я Аямэй.
Он тычет пальцем в снимок на журнальной странице: молоденькая китаянка сидит на ступеньках памятника в центре площади Тяньаньмынь, с сигаретой в одной руке и зонтом в другой.
— Я помню, будто это было вчера. Ваша фотография меня как громом поразила. Я влюбился в эту бунтарку. Аямэй, это действительно вы? — Не дожидаясь ответа, он продолжает: — Теперь я понимаю, почему, когда я вас увидел, ваше лицо сразу показалось мне знакомым и мне захотелось узнать вас ближе. Аямэй, наконец-то я встретил вас! Вы, — частит он, запинаясь, — женщина, изменившая ход современной истории. А я самый обыкновенный человек, инженер, программист. Я даже не знаю теперь, как с вами разговаривать.
— Для начала давайте перейдем на «ты», вы не против?
Джонатан мысленно переводит дыхание. Эта женщина — запертый сейф, но он подобрал ключ. На сегодня достаточно! Теперь остается играть роль оробевшего и зачарованного программиста. Сыплются заранее заготовленные реплики: ему было тогда всего двадцать четыре года, он работал в американской компании в Сингапуре. В защиту студентов с Тяньаньмынь он подписывал петиции, посылал для них деньги. Впервые его так живо затронуло событие международной политики. С экрана телевизора Аямэй, студентка с длинными косами, открыла ему, что существуют люди, отринувшие законы продажного мира. Как все, кто оторван от родины, он проводил выходные в кабаках, напивался и возвращался домой со случайными девками. Но лица юных китайцев, объявивших голодовку, запали ему в душу. Насмотревшись на их исхудавшие тела и одухотворенные взгляды, он проникся отвращением к пустым глазам азиаток, нелепых на высоких каблуках, и белых гостей с их сальным смехом. Он понял, что деньги, власть и удовольствия ведут человека прямиком в небытие, что в жизни есть иные ценности, кроме тех, что вдалбливают в американских университетах: преуспеяние, обладание, потребление. А потом однажды вечером по телевизору — войска, танки, пальба…
Джонатан умолкает. Аямэй не дает затянуться молчанию. Расспрашивает его. Он не выходит из роли: теперь это человек, постепенно преодолевающий робость перед женщиной своей мечты. Устремив взгляд в несуществующее прошлое, он рассказывает о детстве в Сан-Франциско, о большом доме с видом на залив, о родителях, которые заставляли его учить французский. Они погибли в автокатастрофе, когда ему было пятнадцать лет. Началась долгая тяжба из-за наследства. Братья и сестры стали врагами. Его пытались оставить ни с чем, оспорив законность процедуры усыновления. Он поступил в Массачусетсский технологический институт и с того времени каждое лето ездил во Францию. Проработав полтора года в Силиконовой Долине, он покинул Соединенные Штаты. Малайзия, Сингапур, Гонконг, его несло к неведомому, к новым, все более далеким горизонтам.
Решив, что лжи пока достаточно, он задает ей встречный вопрос:
— А ты когда потеряла родителей?
— У моего отца случился инфаркт в тот день, когда военные пришли в дом с обыском. Два года спустя мать сбила машина. Я узнала об их смерти, только когда мне удалось добраться до Гонконга, летом девяносто первого.