Выбрать главу

И, наконец, третьей составляющей эволюции американских троцкистов в неоконсерваторов была традиционная для троцкизма ненависть к Сталину и СССР. Сам Лев Троцкий был, безусловно, убежденным марксистом и творцом большевистской революции. Но для него личная обида на Сталина и идейные разногласия с ним оказались выше идеологических противоречий с мировым капитализмом. Так, антисталинизм и антисоветизм затмил для западных троцкистов все остальные соображения, и для борьбы с советизмом и просоветскими коммунистическими движениями и партиями троцкисты были готовы пойти на альянс с кем угодно — хоть с самим дьяволом. Между двух врагов — сталинизм (т. е. просоветский коммунизм) и капитализм — они изначально выбрали в союзники капитализм, став, по сути, пятой колонной в рабочем движении всего мира — как в Америке, так и в Европе, а также в странах Третьего мира. Марксистской риторикой они старались привлечь к себе радикальные левые политические силы, но лишь с тем, чтобы оторвать их от общекоммунистического фронта и сделать косвенно проводниками американской стратегии. Показательно, что это уже после холодной войны в Европе эти антисоветские коммунисты троцкистского толка стали не умеренными социал-демократами — как этого можно было бы ожидать, но радикальными либералами и ярыми поборниками ультралиберализма проамериканского толка. Показателен в этом смысле пример португальца Барросо, который является сегодня главой Евросоюза — в юности он был крайне левым троцкистом экстремистского толка, в оппозиции как просоветским коммунистам, так и европейской социал-демократии, а в 80-е и 90-е годы оказался в лагере ультралибералов жестко проамериканской ориентации, сохранив при этом неприязнь к европеизму социал-демократического толка.

Показательно, что уже в 1947 видный американский троцкист Джеймс Бернэм написал программную книгу «Битва за мир», в которой защищал американские ценности, и на основе макиндеровской геополитики отстаивал необходимость массированной планетарной борьбы против СССР. Именно он был одним из теоретиков «идеологической войны» с социалистическим лагерем и основателем «Конгресса за культурную свободу».

Из этой же среды вышел Норманн Подгоретц, троцкист и активист еврейских национальных организаций (в частности «Американского еврейского комитета»), который радикально порвал с другими левыми в 60-е годы, публично заявив, что «контр-культура хиппи и пацифизма, психоделики и молодежного коммунизма и мультикультурализма ослабляют США и на этом основании должны быть отброшены». В борьбе против левого нонконформизма внутри США, против СССР, социалистического лагеря и просоветских форм коммунизма, а также против нерешительной социал-демократической Европы, балансирующей между США и СССР, еврейские троцкисты сомкнулись с традиционными консервативными либералами, образовав тот неоконсервативный синтез, который стал основной чертой современной американской политики.

Троцкистское наследие в рамках неоконсерватизма сохранилось в виде внутреннего ценностного нигилизма («философы» Лео Штросса), циничного прагматизма в обращении с массовыми ценностями и мифами, «энтризма» в различные политические организации и партии, жесткой идеологизации политической программы, почти орденского или сектантского характера «внутреннего круга» посвященных, экстремизма и радикализма политических формул и программ, демонизации врага и т. д. Все эти черты напрочь отсутствовали у традиционных американских консерваторов, которые были настроены изоляционистски, внутренне толерантно и менее радикально, а кроме того свято верили сами в преимущества американских ценностей и «святость» американской мечты — в рынок, демократию, свободу и т. д. Троцкисты резко изменили сам консервативный стиль, примешав к консерватизму несвойственные ему черты — экстремизм, фанатизм, истерическую волю к власти, поиск врага.

Штроссианцы достигли такого гигантского влияния постепенно: вначале они осуществили идеологический сдвиг от троцкизма к либерализму и защите американских стратегических интересов против СССР и стран Восточного лагеря. Этот шаг привел их из маргиналов к приемлемой для большинства позиции. На первых порах «энтризм» касался демократической партии, и первые неоконсерваторы были активны именно среди демократов, которые в США, в отличие от Европы, в подавляющем большинстве случаев разделяют либеральные идеи — свободный и ничем не ограниченный рынок, прогрессивную шкалу налогов и т. д. По сути, они так же защищают капитализм, рынок и крупный частный капитал, как и республиканцы, только оформляют эту защиту в более мягкой, популистской форме. Но этот этап был для них промежуточным, и «штроссианская» логика власти привела их в ряды республиканцев, причем к наиболее радикальному крылу — ультралибералов и империалистов рейганистского типа. Троцкисты таким образом проделали по дуге политических позиций почти полный круг — от крайне левых экстремистов через левый центр демократических либералов к крайне правым либералам.

В республиканской партии они довольно быстро заняли очень влиятельные позиции. Но это далось им только после того, как они справились с конкурирующими think tank’ами — группами традиционных американских консерваторов, которые чаще всего были «изоляционистами», патриотами и искренними приверженцами моральных, религиозных и национальных ценностей. Такие традиционные консерваторы-республиканцы, естественно, отличались более тяжеловесным стилем, с трудом находили общий язык с демократами и были ограничены множеством исторических, этических и религиозных традиций. «Неоконсы» не были ограничены ничем, их прагматизм не знал никаких сдержек и комплексов, они переигрывали неподвижных республиканцев старого образца — таких как Пэт Бьюкенен или Джесси Холмс — по всем параметрам, в том числе и в радикальности своего империалистического дискурса. Ложь и разыгранный спектакль, как известно, выглядят более убедительно, чем правда.

Особенно укрепились позиции «неоконсов» после трагических событий 11 сентября 2001 года. «Атака на Америку» со стороны якобы «международных террористов» была абсолютным аргументом в пользу «неоконсов», которые давно уже настаивали на вторжении США в Афганистан, Ирак, Иран и т. д., на принятии доктрины одностороннего вмешательства в дела любого современного государства. С этого момента официальная идеология Вашингтона и позиция Джорджа Буша младшего безраздельно стала определяться именно неоконсерваторами. «Доктрина Буша» есть ничто иное как доктрина «неоконсов» — Чейни, Вулфовица, Рамсфельда и т. д.

Так ли «добра» «добрая империя»?

Идеология современных неоконсерваторов может быть сформулирована в одном тезисе: создание глобальной американской империи в ХХI веке, которая должна жестко подчинить себе силой или хитростью всю территорию мира и установить режим единоличной доминации. Это стратегический проект, который может быть осмыслен одновременно на нескольких уровнях.

Сами неоконсерваторы вполне могут рассуждать так: неоконсервативный think tank в относительно короткие сроки сумел получить почти неограниченную власть в самих США, причем в тот момент, когда эта страна находилась в апогее своего могущества, выиграв «холодную войну» у СССР. Следовательно, эту власть следует сохранять и расширять на максимально возможное пространство, чтобы сделать единственной и безальтернативной.

Роберт Кэйген называет эту Империю «благожелательной» или «доброй империей» («benevolent Empire»), полагая, что такая фразеология способна соблазнить население земли. Но в своем кругу «неоконсы» рассуждают более прозаически: США необходим контроль над всем пространством земли для того, чтобы заведомо не допустить возникновения новых сверхдержав, которые могли бы создать угрозы национальной безопасности США в будущем или ограничить им доступ к природным ресурсам, столь необходимый для дальнейшего развития экономики США. Иными словами, это классическая логика империализма — отстаивание эгоистических интересов развитой державы за свет всех остальных только на том основании, то она более развитая, чем все остальные. «Доброй» такая империя может быть названа только в рекламных или пропагандистских целях: она может быть и злой, если кто-то встанет у нее на пути, что доказывают случаи с Югославией, Афганистаном и Ираком.