Вскоре в крышу постучал кучер. Он сообщал, что карета подъезжает к городским воротам.
Лошади остановились, дверца открылась. Мужской голос сказал: - прошу великодушно простить, матушка Рамона! По приказу градоправителя мы проверяем всех, выезжающих из города.
- Понимаю вас, данн. Не думаю, что вы должны извиняться за честное исполнение долга. Мы с сёстрами едем поклониться источнику святой Рубекии и набрать целебной воды.
Констанца просто физически ощущала взгляд, которым её окинул стражник. Затем он сказал: - благословите, матушка! - и наклонился к руке настоятельницы. Та очертила над его головой знак Всеблагого - треугольник, заключённый в круг, и прошептала:
- пусть хранит тебя святая Рубекия!
После этого стражник пожелал им счастливого пути, и дверца захлопнулась.
- Фу-у-у, тётя Рамона, ты спасла нас от крупных неприятностей! - Ален с омерзением содрал с головы капор, обращаясь к Констанце, сказал: - менять одежду пока не будем. К вечеру пересечём границу Кремонского лордства, тогда и снимем эти тряпки.
Но к концу дня они всё ещё были во владениях лорда Нежина. Несмотря на нетерпение Алена, настоятельница категорически отказалась заставлять кучера погонять лошадей. Констанца подумала, что матушка Рамона права. Неторопливо едущие монахини не привлекают внимания, тогда как мчащаяся карета всегда притягивает любопытный взгляд.
Вечером путники подъехали к высоким глухим воротам на окраине небольшого городка. Кучер соскочил с козел и рукоятью кнутовища постучал в небольшое, закрытое металлической заслонкой, окошко. Спустя некоторое время оно открылось, и в нём показалось бородатое мужское лицо. Глянув на карету, мужчина что-то пробормотал и захлопнул заслонку, а спустя минуту ворота заскрипели и медленно открылись. Кучер взял лошадей под уздцы и повёл их во двор. Проезжая мимо открытой створки ворот, Констанца увидела монаха, согнувшегося в поклоне до земли. Она поняла, что они приехали в мужской монастырь.
Карета остановилась, кучер открыл дверцу. Матушка Рамона, а вслед за ней Ален и Констанца ступили на вычищенный от снега, мощёный гладкими каменными плитами двор. Навстречу им от длинного приземистого здания монастыря уже спешил высокий дородный мужчина в тёплом меховом плаще поверх чёрной монашеской рясы. Концы его высокого белого клобука развевались за спиной.
- Матушка Рамона! - Он притянул настоятельницу за руки и расцеловал в обе щёки. Женщина чинно ответила на поцелуи, приложившись к гладким румяным щекам встречающего:
- батюшка Михасий, благополучен ли ты, свет мой?
Настоятель расхохотался густым сочным басом: - да что мне сделается, матушка! Святой Амвросий нас с братией бережёт!
- Ну - ну, - настоятельница усмехнулась, - не позволишь ли ты мне с сёстрами переночевать в твоих гостевых покоях? Мы направляемся к святому источнику, но не успели добраться засветло.
- Добро пожаловать, в нашу скромную обитель, святые сёстры! - Настоятель Михасий посмотрел на стоящих у кареты монахинь. Они низко поклонились ему, потупив глаза и спрятав руки в рукава мешковатых одеяний.
Вскоре они сидели в уютной комнате гостевых покоев мужского монастыря святого Амвросия. Скромно обставленная не новой мебелью, она, тем не менее, была чистой и тёплой. Две двери в противоположных её стенах вели в такие же чистенькие бедные спальни. В каждой из них стояло по две узких кровати, застланных бельём из грубого отбелённого холста. Голый каменный пол, тонкое вытертое одеяло, стол под домотканой тёмно-синей скатертью и два жёстких деревянных стула. За ширмой - таз и кувшин с холодной водой.
Заглянувший в одну из комнат Ален присвистнул: - ну и ну! Хуже, чем в таверне! Тётя Рамона, что, монастырь святого Амвросия на самом деле такой бедный?
Та улыбнулась: - Ален, это комнаты для вас, чужих. Вы должны с благоговением взирать на скудость и аскетизм, с которым живёт братия. Считается, что женские монастыри более подвержены соблазнам, а вот в мужских нечистики не имеют никаких шансов заполучить грешную душу. - Она хмыкнула и весело добавила: - но вот если бы я приехала одна, то жила бы в покоях с толстыми дамьянскими коврами и спала на постели с бельём из нежнейшего хлопка и под пуховым одеялом.
Ален засмеялся: - надо полагать, кормить нас станут холодной кашей без масла, сваренной на воде!
Монахиня не успела ответить. В дверь постучали и, получив приглашение, вошёл отец - настоятель.