Ведь мы транзитные.
Для нас не всюду приготовлена погода,
Нам только скоротать бы лишний час
До позднего отплытья парохода.
Каков же он, герой поэм и стихотворений Симонова 30-х годов? Этот герой — очень молодой человек, чья душа открыта навстречу подвигу. Он полностью вобрал в себя и полностью выразил свое время, точно совпав с ним, целиком понятный этому времени и сам совершенно им понятый. Жажда подвига, мечта о героике, верность революционной романтике, чувство интернациональной солидарности с трудящимися всего мира. Именно эти качества характера лирического героя Симонова, воспитанные в нем временем, позволили потом и ему самому воспитывать подобные черты в новом молодом поколении. Во многом и симоновскому лирическому герою обязана предвоенная молодежь умением чувствовать и нести в жизнь героику, подвиг, романтику. Ограниченность же поэтического двойника автора состояла в том, что лишь необычное, романтическое, неизведанное занимало его ум и душу. В небо — с летчиками, в сражения — с воинами, в походы — с танкистами, в путешествия — с отважными, в бессмертие — с великими, а просто на землю, где трудились и строили, делали обычное и каждодневное, так и не обратился взгляд лирического героя Симонова. Сила симоновского миросозерцания, идеалов его поэтического героя скажется в годы Великой Отечественной войны. Слабость подобного подхода к жизни, лишь как к непрерывному романтическому подвигу, выявится позднее, после войны, когда нужно будет восстанавливать разрушенное народное хозяйство, когда в промышленность, в деревню придут молодые труженики. Их еще предстояло воспитывать новой литературе, новой поэзии. Но пока стихи Симонова отражали свой исторический час, пробуждая в современном ему поколении все те гражданские доблести, которые понадобились ему в самые же начальные месяцы Великой Отечественной войны.
…Уже надвигались первые военные события… Шел 1939 год, ощутимо и реально показавший, что такое фашизм, отдаленное, но грозное предвестие 1941 года. То, что для многих явилось поворотом всей жизни, переломом биографий, сдвигом обычных дней и привычных мечтаний, для внутренне мобилизованного Симонова вылилось в одну короткую, словно давно ожидаемую фразу-поступок: «…Вдруг выяснилось, что на Халхин-Голе нужен поэт, и я поехал на Халхин-Гол», «…Там в редакции «Героической красноармейской» я был август, сентябрь, начало октября» [4]. Так же естественно, без особой специальной военной «переподготовки» штатской души, возникают у Симонова «Стихи 1939 года», посвященные событиям в Монголии, поэма «Далеко на Востоке» (вышедшая уже во время войны) и пьесы «Парень из нашего города» и «История одной любви».
В поэме «Далеко на Востоке», ставшей словно поэтическим эпиграфом к военному и послевоенному творчеству К. Симонова, по существу, уже заложена программа его рассказа о войне, рассказа в высшей степени правдивого, не скрывающего ни трудов, ни трудностей, ни недостатков, ни просчетов. Мертвые, погибшие станут также героями этого произведения, отдельной поэмой о них, «о погибших», откроется поэма «Далеко на Востоке». И так бесконечно и навсегда живы будут эти люди, первыми встретившие роковой, предательский удар, что даже сама
Земля пересохла, она не желает,
По ней, как по броне,
С лязгом скользят лопаты.
Она мертвых берет через силу.
И поэтому живая, не рвущаяся эмоциональная ниточка протянется от этой первой военной поэмы к названию, к смыслу романа «Живые и мертвые», поэтому вовсе не какой-то западной модой стоит объяснять появление в пьесе «Четвертый» мертвых друзей героя. Нет, это сама поэтика Симонова, для которого глубочайшее, святое уважение к погибшим на войне символизирует и человечность, и героическую традицию, и преклонение перед людьми, не пожалевшими жизни ради революционных идеалов.
И еще одна очень важная для Симонова, очень близкая ему лично тема завязывается в поэме «Далеко на Востоке», тема, которая пронизывает все его творчество с очевидной настойчивостью и всегда одинаковой, неизменной авторской окраской. Это тема признания, оценки человеческих заслуг и особенно на войне, где человек жертвует жизнью. «Слово «слава» — хорошее,— говорит Симонов в одной из бесед.— Я его как-то не боюсь».
Я люблю славу, которая по праву приходит к нам