Все цвета давно исчезли.
Осталось только три:
Желтое… красное… черное…
Цвет жары,
Цвет крови,
Цвет стали.
Это реальность войны, реальность зноя, смерти и битвы. А вот мираж:
Майор вылезает на башню…
черт возьми, как красиво:
как это ни странно — с башни видна вода,
настоящая,
вдруг голубая,
а над ней — ивы.
Да, ивы,
они нагнулись, как дома, где-нибудь на Оке…
И это не миражи — обманы зрения, как бывает в песках в знойных пустынях. Это иные, поэтические миражи. Это вторая, мирная, не убитая войной жизнь. И от сочетания двух планов — существующего, но противоестественного и привидевшегося, но естественного — еще более бесчеловечной, враждебной всем обычным человеческим представлениям становится сама война. Здесь нет противоречия между тем, что обычное состояние для симоновских героев — битва с врагом. Защищать Родину — естественно, но антигуманно, против очеловечно развязывать новые и новые кровавые бойни. В поэме «Далеко на Востоке» Симонов впервые прибегает к этому приему второго «миражного плана», словно сна наяву, своеобразного оживления человеческой мечты, в которой есть чувство мира, мирного бытия, дома на Оке и светлой воды, и родных лиц, и тихого дружеского привета. Впоследствии это смешение реального и желаемого, существующих как бы попеременно в жизни человека, мы найдем во многих произведениях нашего искусства, и в частности кинематографии. Это и понятно,— в четкой и быстрой смене кадров легче, чем в любом другом виде искусств, рассказать о том, что живет в душе человека сладостью воспоминаний, светом детства, впечатлением справедливой, естественной жизни. И еще более важный смысл заложен в этом приеме — глубоко психологический, художнический протест против войны, когда ее безумная явь то и дело отодвигается на второй план пока нереальными, но несущими в себе зерно реальной, разумной жизни — снами, миражами.
И в пьесах К. Симонова, написанных перед Великой Отечественной войной, так же отчетливо, как в поэмах и стихах, сквозит эта ясная предвоенная тревога, это ощущение близкой и страшной военной грозы. Пьесы эти — и «История одной любви», и «Парень из нашего города» — больше, чем только предвестие, они, как и поэма «Далеко на Востоке»,— репетиция, подготовка, начало того, что через год, через месяцы и недели станет немыслимым и терпимым, страшным и привычным, бытом Великой Отечественной войны.
***
Интерес пьесы «История одной любви», понимавшейся в свое время лишь как пьеса о любовных ситуациях и семенных перипетиях, вовсе не в этих любовных ситуациях и семейных перипетиях. Все, что связано в ней с любовными недоразумениями, преходяще, временно, не существенно. «История одной любви» было ее частным, сюжетным названием, «История одной судьбы» — такое название, не предложенное ей автором, но вытекающее из всего строя пьесы, могло стать и более обобщенным и более значительным. Алексей Марков, молодой строитель по профессии и военный в душе, не умеет и не хочет говорить нежных, любовных слов, которых ждет и требует его молодая жена. 0б этом действительно назойливо много в драме, и чуть-чуть даже смешно становится — из-за чего, в самом деле, сыр-бор разгорелся? Но если увидеть за этой пустой историей нечто другое — новый тип характера, нового героя, как понимает и чувствует его Симонов,— тогда пьеса и ее сюжет заиграют по-новому, осветятся иным и значительным светом. Два человека в этой пьесе занимают внимание драматурга — Марков и его однокурсник по учебе, тоже строитель, Ваганов. Плохо, когда критики наши вдруг зачинают отождествлять писателя с его героями, приписывая автору на основании того, что говорят и делают его персонажи, то злодейские, черные мысли, то бесплотные, ангельские добродетели. Много и тяжких недоразумений, и нездоровой путаницы, и искажения объективных законов искусства принесло и приносит подобное отождествление позиции писателя с позицией его героев. Да, если речь не идет о произведениях Симонова. Творчество его на редкость автобиографично, его персонажи по большей части действительно несут и на своей судьбе и на своих раздумьях отпечаток судьбы и раздумий самого писателя. Мы узнаем те или иные черты характера, поведения, образа мыслей самого Симонова и в Сергее Луконине, и в поэтическом герое лирического цикла стихов «С тобой и без тебя», и в журналисте Синцове, и во многих других его созданиях, очень напоминающих то, что в живописи обычно называется автопортретами.