Здесь Симонов расширяет уже взятые, завоеванные другими поэтами границы, рубежи, рамки современной лирической поэзии. Он идет дальше, устанавливая новые поэтические «рекорды» лирического общения с читателем. Его стихи показали новый возможный поворот фронтовой темы. Он устанавливает новые измерения душевной раскованности и делает это в суровое время, в трудном военном климате, почему и добивается еще большего успеха, еще более широкой популярности. В годы ненависти он воспел любовь. Люди услышали этот чистый лирический звук и ответили на него своим признанием, своей любовью.
В лучшем стихотворении из цикла «С тобой и без тебя», в стихотворении «Жди меня», соединились и социальные и лирические пласты, и патриотические и личные чувства. Ни слова здесь нет о победе, о том, что нужно дойти до Берлина, но, напечатанные в газете «Правда», эти стихи могли бы заменить любую передовую статью, мобилизующую на воинские подвиги. Стихи «Жди меня» были стихами о победе, о побежденном Берлине.
Естественно, и до этих стихов Симонова поэты писали о любви, об интимных переживаниях людей, о сложном мире лирических, любовных чувств человека. И хотя именно эта, лирическая интонация поэзии приглушалась в предвоенные годы, как слишком уж личная, любовная тема, великая тема классических поэтов не обрывалась, жила и питала сердца. Она жила, эта тема, в стихах Н. Тихонова, в его «Чудесной тревоге» — возвышенном и поистине поэтическом цикле. Страдания и радости любви не вообще, но современных людей по-разному, по-своему воспели Б. Корнилов, М. Алигер и многие другие поэты предвоенной поры. Но и стихи эти и сама эта тема существовали трудно и сиротливо. Любовь плотская, земная, рождающая будущее, отодвигалась в поэзии на второй план. Люди, жаждущие найти в поэзии отклики и на эту важнейшую часть своего бытия, трогательно переписывали стихи Есенина, где поэт говорил о самом задушевном.
Нужно было, чтобы пришли художники, которые заново породнили бы любовную лирику с массовым читателем, которые оживили бы в поэзии ее радостную, чувственную материальность, смело ввели бы в нее тот сложный и глубокий мир личного, без чего она не может называться щедрой, всеобъемлющей поэзией.
Предвоенная поэзия во многом обязана всем этим С. Щипачеву, сумевшему в своих стихах во весь голос и от всего сердца сказать о том, что наряду с другими огромными чувствами времени волновало, радовало и мучило человека. Это именно в его стихах найдем мы и раздумья о семье, и мечты о любимой, и мысли о диалектике любви, и заклинания в верности, и трудные ревнивые тревоги. В дневниках, в тетрадках, в записных книжках любителей поэзии рядом со стихами Есенина появились от руки переписанные стихи Щипачева, за ними пришел Симонов, отразивший своеобразную диаграмму души фронтовика во всех ее, самых различных, проявлениях. Дальше уже легче было идти другим.
Правда, не только война, особенно решительно обнажившая рядом с железным, негнущимся мужеством нежный и хрупкий мир трепетных чувств, подвигла Симонова на создание глубоко личного цикла стихов. Нет, и до войны в поэмах «Первая любовь» и «Пять страниц» Симонов говорил об интимных любовных переживаниях. Кстати сказать, та, рано к нему пришедшая, шумная писательская популярность во многом складывалась из заинтересованного читательского отношения к этим двум его поэмам о первой трудной любви. Готовясь к уже близкой битве с врагом, люди испытывали свои сердца любовью, закаляли их нежностью. Но это была только прелюдия, только вступление в тему. Лирическим поэтом в полном смысле этого слова Симонов стал с появлением стихотворного цикла «С тобой и без тебя». Эти стихи поразили современников драматическим, но прекрасным контрастом с военным временем и активнее, чем у других поэтов, звучавшей доверительной, очень личной авторской интонацией.
И Щипачев и Симонов немало выдержали упреков от пуритански настроенной критики. И поэтому любовная их лирика становилась не просто очередными новыми стихами, но и своеобразным протестом художников против холодных нормативов и схем и в литературе, и в литературоведении.