…Есть в этой повести и любовная история, написанная по-новому, во внутренней, скрытой полемике с любовными перипетиями стихов из цикла «С тобой и без тебя». Капитан Сабуров и медсестра Аня полюбили друг друга здесь же, на фронте. И с первых же слов их, с первого же сближения мы ощущаем детскость Ани, особую ее чистоту. Она сразу же рассказывает почти незнакомому человеку — Сабурову, с которым свела ее, пока что на мгновение, фронтовая дорога, о том, что ничего еще не было в ее жизни. Эти слова Ани о том, что ничего раньше не было,— заявка, лейтмотив, важная тема нового женского характера, входящего в литературу Симонова. И, словно искупая обывательскую развязность прежних поэтических его идеалов, Аня из «Дней и ночей» как-то излишне связана, эмоционально жестка, холодновата, рассудочна, она — противоположность былым увлечениям, она — очищение от скверны позерства и фальши в человеческих отиошениях.
Обычно любимые оставались где-то там, за пределами фронта, им писали, о них вспоминали, иногда выпивали «за свадьбы золотые, может, еще будут чудеса… за ваши голубые, дай мне бог увидеть их, глаза…».
А то, что случалось здесь, на фронте, не приобретало над людьми такой крепкой сердечной власти, это казалось временным, как и сама война, это казалось будничным и сереньким, как окопы, как «злые дожди», как длинные фронтовые дни. Так во многих наших книгах о войне разворачивалась личная, интимная жизнь человека. В «Днях и ночах» К. Симонов нарушил подобную привычность изображения. И потом в одном из своих стихотворений — «Сын» — поэт решительно повел эту тему крепкой и чистой фронтовой любви, пусть и драматической. У человека есть семья, к которой надо вернуться, а она, ставшая за эти годы верным и преданным другом, родившая ему сына, «она молча несет свою муку, поцелуй, как встретишь, ей руку…»
В «Днях и ночах» начинается эта тема большой и верной любви людей, встретившихся среди выстрелов и пожарищ.
Стихотворение «Жди меня, и я вернусь…» в этой повести обернуто словно вовнутрь сюжета, вовнутрь человеческих отношений. Это не крик души, обращенный за миллионы километров, это обычное прощание командира батальона с медицинской сестрой, уходящих каждый день, каждый час на свои боевые задания. Жди меня, и я вернусь,— говорит капитан Сабуров медсестре Ане. Жди меня, и я вернусь,— говорит Аня Сабурову. И любовь Ани и Сабурова новым светом добра и счастья освещает весь ужас происходящего на улицах Сталинграда, другие люди лучше и чище становятся перед этой любовью, яснее ощущают свой долг, сходит с них закоптевшая, уже привычная огрубелость, больше чувствуют они себя людьми, и просыпается в их душах нежная и трогательная деликатность. Так естественна, так нужна, оказывается, здесь, именно здесь, на фронте, эта любовь, а не только там, куда медленно летят письма и откуда мучительно и не сразу прометают ответы. Естественной и в то же время неестественной выглядит здесь, среди смерти и страданий, сама Аня — милая, хрупкая, и это ощущение неестественности, трагического противоречия между ее тихой женственностью и адом военных будней писатель передает в повести очень образно, очень человечно.
«…Сабуров задержал ее руку в своей руке. Он увидел, что шинель ей не по росту и край рукава подвернут. Грубое сукно натерло ей руку, и там, где был край рукава, на руке остались поперечные кровавые ссадины…»
И позже, в другой своей, уже послевоенной книге — «Южные повести», К. Симонов вновь обращается к подобному женскому образу фронтовой «шоферки» Паши Горобец, худенькой, в голубом выгоревшем платьице. У Паши, идущей по войне мужественно и гордо, на худой, почти еще девчоночьей коленке большой и жалкий синяк. И вот эти ссадины, натертые на руках Ани Клименко грубым сукном военной шинели, и этот синяк на острой коленке Паши Горобец еще ясное заставляют понять противоестественность и бесчеловечность войны.
...«Дня и ночи», повесть, сама во многом написанная по-новому, предвещает и те произведения о войне, где писатели раскроют огромные ее события в особом, психологически сконцентрированном микромире, и собственные работы Симонова, сочетающие строгую документальность с большой душевной правдой о войне.
«В повести,— говорил К. Симонов,— была определенная полемичность против романтической струи в изображении войны». Под словом «романтическая» писатель, как видно, подразумевал здесь присутствие в произведениях буйной авторской фантазии, торжественную помпезность изображения, сосредоточенность на парадной стороне войны, далеко не всегда задевающей истинные дела и сердце человека.