…К пьесе «Русский вопрос» примыкает и цикл стихов Симонова, названный им «Друзья и враги» (1946-1953). И эти стихи вызваны к жизни заграничными послевоенными встречами и поездками автора, и они проникнуты живым политическим темпераментом, и их коллизии не вымучены и не слеплены, как в пьесе «Чужая тень». Далеко не у каждого поэта есть такие циклы стихов, сюжетных баллад, объединенных общей мыслью, единой темой, одним стилистическим почерком, ясной авторской позицией. Симонов издавна тяготел к большой стихотворной поэме, к балладе, к циклу стихов, продолжающих, развивающих друг друга, как это уже было в книге стихотворений «С тобой без тебя», как это сделал он в сборнике «Друзья и враги». Поэт все время, и органически, соседствует в нем, в одних и тех же его произведениях, с прозаиком, с драматургом. Он видит мир сразу в нескольких образных измерениях, потому что и очеркист никогда целиком не уходит из творчества Симонова. Он видит мир сразу — в его действенных, решительных столкновениях, в его эпическом, неторопливом движении, в его поэтической эмоциональной одухотворенности, в его четких фактах, гранях. Мир писателя Симонова одновременно драматичен, поэтичен, эпичен. В каждом стихотворении Симонова что-либо непременно происходит, в нем есть завязка, кульминация, исход конфликта, это маленькие, как бы одноактные пьесы, написанные на едином эмоциональном дыхании. Почти в каждом стихотворении Симонова есть ясный сюжет, подробно развертывающееся действие, где известно, откуда и почему и чем кончится эта поэтически осмысленная жизненная ситуация. Это как бы короткие повести, где опущены детали и высвечено главное, самое существенное.
Именно так выглядят стихи из цикла «Друзья и враги», как короткие пьесы, рассказы о наших друзьях и врагах за рубежом, и в то же время лучшие из них читаются именно стихами, потому что предельная душевная взволнованность сгущена в них под таким давлением, которое живет только в настоящей поэзии. И цикл этих стихов, как и пьеса «Русский вопрос», тоже был для Симонова, своеобразным мостиком к будущим большим творческим работам. «Друзья и враги» потому были серьезным и очень заветным явлением на тогдашнем литературном фронте, что Симонов, выступая с точных гражданских позиций, обличая новых поджигателей войны, бросая в лицо заокеанским хищникам суровую и справедливую ненависть, оставался интернационалистом, как и в пьесе «Русским вопрос», различая две нации в одной нации, различая замечательных людей современного Запада от продажных бизнесменов.
Вот поэт рассказывает о митинге в Канаде о том, как в первых трех рядах сидели молодчики, пришедшие освистать советских людей, сидели наглые, с традиционной жвачкой в зубах… Но кончается это гневное стихотворение нотой истинного интернационализма, глубокого уважения к друзьям Советской России: «Теперь, когда войной грозят нам, я всегда припоминаю этот зал. Зал! А не первых три ряда».
И хотя только что отгремела война, хотя еще живы в сердцах людей и боль, и гнев, и ненависть, Симонов уже пишет стихотворение «Немец», где герой — антифашист, с которым, «обнявшись, как солдат с солдатом», ходит автор по тем разрушенным кварталам Берлина, где ходили наши люди в тысяча девятьсот сорок пятом.
И гнев свой гражданский писатель выражает в этих стихах ярче, сильнее, определеннее, чем в вялой и неправдивой пьесе «Чужая тень». Вот, например, как точно, образно, зло говорится в стихотворении «Тигр» о врагах, проигравших свою жизненную, политическую ставку:
Я видел лишь последний поворот
Тигриных судеб на людских судах,
Где, полиняв и проиграв все игры,
Шли за решетку пойманные тигры,
Раздавливая ампулы в зубах.
Как отличается эта острая, злая и точная образность от подозрительности в драме «Чужая тень»! Здесь так и видишь этого врага с «тигриною улыбкою зубастой и толстой лапой в золотой шерсти»; там при всем желании нельзя было понять, почему крупный советский ученый профессор Окунев вдруг решил сделаться американским шпионом. Реальные противоречия породили и реалистическую литературу, выдуманные схемы так и остались бездушными. Цикл стихотворений Симонова «Друзья и враги» живет и сейчас, потому что создан он не по мертвым схемам, но по живому велению живого гражданского писательского сердца.
Цикл этот интересен еще и потому, что он был одним из значительных явлений гражданской лирики, образцом глубоко личного, пристрастного разговора о политике, о международных делах. Ведь далеко не всегда гражданская поэзия бывает одновременно и лирической в смысле выражения внутреннего мира автора, а через него и душевной организации, личной позиции его современников. Зачастую политические стихи словно отчуждены от пишущего, поэт считает как бы несовместимыми мир политики и личный мир человека. И от этого возникают и холодный тон и напряженная декламация, а подчас и попросту политическая трескотня, не задевающая сердец. Стремясь к предельной объективности в общественных темах, иные авторы невольно приходят к безразличному объективизму, потому что, не согрев эти стихи жаром собственной души, они и перестают быть поэтами и не становятся при этом политиками. Великое умение оставаться лириком в гражданской поэзия продемонстрировал когда-то Маяковский. Думается, что лучшие стихи Симонова из цикла «Друзья и враги» обладают этим же органическим сочетанием лиризма и общественного темперамента, личной позиции автора и обобщенной позиции народа. И так же, как стихи Симонова «С тобой и без тебя» помогли дальнейшему движению нашей лирики, так и его «Друзья и враги», несомненно, повлияли на будущие судьбы гражданской, политической поэзии. Как и во многом другом, и здесь Симонов вырвался на шаг вперед, начав после войны открытый политический разговор с капиталистическим миром, разговор не в статьях, не в экономических трактатах, не в меморандумах, но в поэзии. Этот жанр, самый, казалось бы, не приспособленный для броского плаката, уже блестяще приспособил, переделал для публицистики Маяковский. Симонов размашисто и устойчиво шагнул в эту огромную колею, где стоял титан — Маяковский. И уже вслед за ним, вслед за «Друзьями и врагами», в поэзию пришли публицистические циклы С. Щипачева, А. Малышко, М. Бажана, Петруся Бровки, С. Вургуна. И когда читаешь гражданскую публицистику многих молодых современных поэтов, ведущих свой сегодняшний разговор с буржуазным миром, снова слышатся интонации симоновских «Друзей и врагов». Это интонация своей неоспоримой идейной правоты, ощущения наших недостатков как личной боли, уважения к чужим обычаям и взглядам, если они человечны, неприятия их, если рядом с ними «рушится человек».