Вот умирает летчик, генерал Козырев, сбитый немецким стервятником. И это особая смерть, смерть бесстрашная и горькая, спокойная и трагическая. Она бесстрашна потому, что Козырев истинный солдат и сильный, мужественный человек. Она горька потому, что только теперь он понимает, что, получивши крупный военный пост и радуясь своему восхождению, он не научился командовать никем, кроме себя самого. Эта смерть спокойна потому, что Козырев военный, всегда готовый к смерти, и она трагична потому, что бессмысленна, потому что идут лишь первые дни войны и еще ничего не сделал летчик Козырев, столь обласканный и вознесенный до войны.
И другая значительная в этом романе смерть — смерть фотокорреспондента Миши Вайнштейна, успевшего засветить пленку, порвать письма бойцов, которые он вез в Москву, их родным, а потом уже умереть. И когда умер, заползши в придорожный кустарник, белые клочки писем понеслись ветром под гусеницы немецких танков. Это тоже особая новелла о смерти, новелла, зовущая видеть в человеке не только внешнее, не только поверхностно угадываемое, но и нечто большее, то, на что он способен в минуты сильнейшего душевного подъема, в минуты последних и уже неисправимых решений.
Свой смысл таится и еще в одной смерти этого романа, в смерти тяжело раненного командира дивизии Зайчикова. Он умирает медленно, долго и тяжело, и самой смертью своей воспитывает людей вокруг себя. Его смерть — действие, активнейшее действие, во время которого рядом с умирающим Зайчиковым окончательно складывается и мужает духовно товарищ его, Серпилин, во время которого навсегда осознают люди существо понятия «воинская честь». Мертвые идут рядом с живыми. Мертвые будут спрашивать у живых ответа.
…Идут по военным романам Симонова живые и мертвые, и где конец их пути, не видно пока ни в событиях 1941 года, ни в героических боях Сталинграда, ни тем более раньше, в первых схватках на Халхин-Голе. И поэтому так неожиданно, такой не разрешающей всех завязок и конфликтов нотой кончаются многие произведения Симонова. Нет в этих финалах ни плавности, ни завершенности, ни итога. В них тревога, в них обещание, в них движение. «Ветер будет» — так кончается роман «Товарищи по оружию»… «А в газетах в эту ночь еще набирали на линотипах, как всегда сдержанные, сводки Информбюро» — так обрывается повесть «Дни и ночи». «А впереди еще лежала целая война»,— так написано в «Живых и мертвых». «Вот и еще день прошел,— сказал он, до хруста в костях потянувшись всем своим усталым телом» — это последняя фраза из повести «Левашов». И есть в этих финалах тревога и деловитость, дороги и надежды, грусть и предчувствие, а главное — ощущение продолжающегося огромного ратного труда. Это деловые, рабочие, неприукрашенные финалы.
...И снова война. Только теперь это уже не скромные русские леса возле Орши, Вязьмы, Борисова… Теперь это Крым, палящее солнце, белые жаркие шоссе, теперь фронт на крымской земле, теперь оборона Одессы,— это новая ннига Симонова «Южные повести», писавшаяся с 1956 по 1961 год. И опять-таки не просто о войне эта книга, это снова повести о пережитом лично. И хотя в повестях действует журналист, корреспондент «Красной звезды» Лопатин, он мог бы называться Симоновым, чьи корреспонденции тех первых, страшных лет войны были не умозрительными, но орошенными кровью, согретыми солдатскими мыслями и мечтами. Со многими замечательными людьми знакомимся мы в этих повестях. И знакомимся по-новому, не так, как знакомились бы с ними, будь их характеры, их судьбы описаны тогда же, в 1942-1943-х годах. Тогда на первый план выходили в основном, и справедливо, их конкретные боевые дела. Сейчас Симонов тоже пишет о первых днях, о трагических потерях, о том, как вступили люди в долгие годы мучений, лишений, сражений. Но «Южные повести» уже решительно отличаются от ранних фронтовых очерков Симонова, в которых есть с ними много общих мотивов. Повторяются факты, мелькают знакомые лица, узнаются поступки, угадываются уже известные фронтовые места. И в то же время все другое. Другое потому, что в повестях конца 50-х — начала 60-х годов Симонов рассказывает не только о том, как воевали, но и о чем думали люди, как запечатлелись 1941-й, 1942-й годы в их душах, в их сознании, в их сердце, наконец, для тех новых поколений, которым они принесли свой опыт, свои знания, свои раздумья. В центре обеих повестей снова стоят сильные, мужественные люди Пантелеев и Левашов, их именами и названы повести, объединенные одним общим заглавием «Южные повести» — «Пантелеев» и «Левашов». Пантелеев — член Военного совета Крымской армии, дивизионный комиссар. Левашов — комиссар полка. Один из них воюет в Крыму, другой мужественно встречает фашистские удары под Одессой. И вот что тревожит их, помимо каждодневных военных забот: откуда берутся в армии, в советской армии, люди, которые становятся пусть и невольными пособниками фашистов, откуда берутся люди двойной души, холодного карьеризма, довносительского, трусливого сердца и лживой натуры, откуда берутся люди, которым не дорога честь родной армии, не дороги судьбы своего народа, откуда они здесь, рядом с истинным революционером Пантелеевым, рядом с верным сыном Родины Левашовым?