Здесь необходимы некоторые пояснения. Во времена гонений на христиан было немало священников, которые отреклись от веры, отдали на поругание церковные сосуды и священные книги. Их называли отрекшимися. Но были и те, кто стойко перенес все испытания. Они образовали как бы особую церковь — церковь мучеников. Во главе ее стоял карфагенский священник Донат, красноречивый оратор и страстный публицист.
Донатисты поставили под сомнение действенность церковных таинств, если их проводил священник, некогда предавший веру. Этой бескомпромиссности «церкви мучеников» противостояло более снисходительное отношение к «отрекшимся».
Спор между «донатистами» и их противниками охватил все общины Северной Африки, бывшей теперь в подчинении Константина. Конфликт, однако, мог бы вскоре затихнуть, если бы не вмешался Константин. Не долго думая, он принял сторону противников Доната. Непримиримость донатистов была ему не по нутру, он предпочитал решать споры путем компромисса.
Спор со вступлением в него императора разгорелся с новой силой и принял характер настоящего раскола. По инициативе Константина Донат был отлучен от Церкви.
В начале 316 года (как свидетельствует Оптат Милейский в трактате «Против донатиста Пармениона») Константин в своем послании к викарию Африки Цельсу просто учит священников, как надо служить Всевышнему, и откровенно угрожает им:
«Я покажу своим приговором этим донатистам, какое почитание подобает Богу и какой вид богослужения доставляет ему радость… Я выведу на свет Божий, что скрывают эти глупые и неразумные люди. Тех, кто совершает дела, противные воле Божьей, я уничтожу и раздавлю. Для меня нет ничего более важного, чем разрушить все заблуждения и заботиться о том, чтобы все исповедовали истинную религию».
Право решать, что есть «истинная религия» и что таковой не является, Константин оставляет исключительно за собой.
Не очень-то большая терпимость проявлена им в отношении к донатистам — тем же христианам, только имеющим дерзость остаться при своем мнении.
Вообще говоря, это удивительное по откровенности послание. Наверняка тот же Евсевий знал о нем, но утаил от потомков. Это и понятно: он был панегиристом Константина и сильно идеализировал императора.
Дальше — больше. Искра, раздутая Константином в пожар, привела к серьезным беспорядкам в Северной Африке. Императору пришлось вести свою линию до конца. Донатистские церкви были закрыты, епископы изгнаны. Это был первый в истории случай применения механизма преследования со стороны Римского государства в пользу христианской Церкви. Окончился он провалом.
К донатистам примкнули странствующие монахи. Донатисты захватили в свои руки многие церкви, в том числе базилику в Константине — городе на севере Африке, названном в честь императора. Сам Донат стал национальным героем. Его рукописи переписывались и передавались верующими по цепочке. Одна из них была озаглавлена так: «Что общего имеет император с церковью?»
Сегодня, с высоты XXI века, так легко произнести: это было очевидное фиаско императора.
А если бы он одержал победу?
Или нет, лучше другое «если» — если бы он вовсе не встревал в этот спор? Тогда (дерзну предположить) вся история большой части Евразии могла бы сложиться иначе. Могла быть не столь кровавой…
Но есть и третье «если» — самое, может быть, важное. Если бы в Империи победил донатизм, главная идея которого — отделить Церковь от государства?.. Впрочем, История не знает сослагательного наклонения.
Да, полководец и политик Константин на той стадии своего восхождения на Олимп Истории не был готов к роли первосвященника Империи, которую он столь решительно на себя взял. Империя потом долго платила по его счетам: религиозные споры стали тяжким грузом для внутренней государственной политики.
Но поражение, которое Константин понес в донатистском споре, многому его научило. Он всегда умел извлекать уроки из собственных ошибок. Как-то вдруг, для многих неожиданно, он стал терпимее по отношению к донатистам. Он позволил вернуться из ссылки многим их епископам, возвратил отобранные у них церкви.
Чересчур велеречиво (что, впрочем, и говорит о его смущении) он попробовал обосновать свою неожиданную линию поведения в послании к епископам Африки:
«К чему обязывает вера и что может творить чистота, я, как вы знаете, попытался сделать в своей службе человечеству. Поэтому по нашим законам мир священного братства, милость которого Бог вложил в сердца своих рабов, должен всегда сохраняться благодаря всеобщему согласию…»