— Прости… я не понимаю. — проговорила я по-английски.
— Как тебя зовут? — она заговорила с испанским акцентом.
— Марина. А тебя?
— Адонсиа. Если ты хочешь есть, то я принесу. — Она сделала неуверенное движение ногой влево, собираясь уйти.
— Да, я очень хочу есть, Адонсиа. Спасибо.
Она убежала, шлепая босыми ступнями, и я тут же поймала себя на мысли, что она может не вернуться, а я не попросила ее открыть дверь. Какая же я дура снова.
Через несколько минут, я снова услышала шаги и через решетку просунулась детская тонкая ручка с куском пирога.
Я поблагодарила ее и, схватив завернутый в бумагу хлеб с фаршем, сразу начала есть. Пирог был свиным, недосоленым и сухим, но я съела все до последней крошки.
— Если захочешь, я принесу еще. Но остался только пирог, его никто не ест.
— Ты можешь открыть эту дверь? — взмолилась я, стараясь не думать, что не так с пирогом.
— Я маленькая, но я не глупая. Если я выпущу тебя, донья Мария накажет меня. Но мы можем дружить, пока ты здесь живешь. Я сделаю тебе кольцо, как у меня, если обещаешь больше не просить меня открыть дверь. У меня все равно нет ключа.
Она показала на своей руке плетенное из проволоки колечко с маленьким цветком вставленным в петельку вместо камня.
— Оно очень красивое. И я вовсе не считаю тебя глупой. Но я хочу в туалет. — Слукавила я.
— Для этого есть второе ведро, но его вчера взяли мальчишки, чтобы играть в Святого Михаила. Ты знаешь эту игру? — спросила Адонсиа, усаживаясь напротив моей клетушки прямо на бетонный пол.
— Нет, но я могу научиться.
— Не нужно, я не буду в нее играть. Это игра для мальчишек, а я не хочу надевать ведро на голову, когда проигрываю. Лучше поиграем в куклы. Это кукла Селена, я принесу тебе другую…
— Сколько еще здесь детей? — попыталась я ее остановить.
— Сейчас восемь, но раньше нас было семнадцать. Некоторых мальчиков и всех девочек, кроме меня, забрали. Все их куклы достались мне, но теперь мне не с кем играть.
— А где взрослые люди? Твои родители?
— Донья Мария сказала, что в дом богов попадают те, у кого родителей нет. Но иногда она говорит, чтобы мы называли ее мамой. Другие взрослые сейчас спят, они придут, когда сядет солнце. — Адонсиа рассказывала, и крутила ручки и ножки грязной кукле с выстриженными волосами.
— И вы целый день здесь одни? Кто заботится о вас?
— Мы уже не маленькие. У нас есть все, что нужно. Я люблю быть одна или с Николасом. Хочешь расскажу секрет? — она с сомнением оглядела меня, видимо, еще не будучи уверенной в том, что я подхожу на роль хранителя ее секрета.
— Хочу.
— Только это должен быть секрет на секрет. Я расскажу тебе свой секрет. А ты мне — свой. Чтобы никто из нас не проболтался.
— Хорошо. Мой секрет… я ээм… на очень важном задании. Я работаю на комитет, который следит за порядком и издает законы. Обо мне даже писали в газетах. Но, здесь я тайно.
— Здорово. А я умею читать. Об этом никому нельзя знать.
— Секрет на секрет, Адонсиа, я нема как рыба в воде. А теперь, не могла бы ты попросить мальчиков вернуть второе ведро?
— Хорошо.
Она ушла и почти сразу вернулась с маленьким детскии ведерком, которое легко пролезало между прутьями.
— Возьми лучше это. Я с ним уже не играю.
— Адонсиа, я не могу, это же твое ведерко.
— Я дарю его тебе, а ты подари мне что-нибудь.
Я осмотрела себя, кроме трусов и футболки с бюстгалтером у меня ничего не было.
— Мне нечего тебе подарить.
— Подаришь потом. Только не забудь.
— Договорились.
— Я схожу за куклами, а потом мы поиграем. Принести тебе еще еды?
— Да, спасибо.
Она вернулась через какое-то время с простыней, покрытой коричневыми пятнами, будто долго лежавшей в крови, но чистой. В простыне в перемежку лежали грязные куклы, спелые фрукты и раскрошившийся пирог, который она сунула туда же.
— Кто готовил это?
— Николас. Он хорошо готовит, но не пироги. Когда его нет, нам готовит Луис. Но еда Луиса никому не нравится.
— Николас и Луис — вампиры?
— А кто это?
— Ты не знаешь, кто такие вампиры?
— Нет. Это те мужчины, которые пьют кровь только других мужчин?
— Это те, кто пьют кровь. Неважно, мужчин или женщин.
— Тогда мы все вампиры. Донья Мария говорит, что мы еще маленькие, чтобы пить кровь.
Я не знала, что ответить. Эти дети ничего не знали о внешнем мире и о самих себе. Их растили, чтобы есть? Мурашки пробежали по моему обессиленному телу. Не понятно было одно, зачем учить свой ужин читать и говорить на других языках?