Потом он положил трубку на место и сел на стул. Ну конечно же звонок он слышал во сне, но ведь, когда он проснулся и потянулся к телефону — то есть уже наяву, — звонок продолжал звучать. Конечно, ему показалось. Естественно, никакого звонка не было, ведь не может же звонить телефон, с отрезанным шнуром. Это все переутомление, напряжение и волнения последнего месяца. Спать, спать, спать. Уже успокоившись, он протянул руку к выключателю, но, прежде чем щелкнуть им, повинуясь какой-то неодолимой властной силе, повернулся и еще раз посмотрел на фотографии. Сомнений быть не могло — на них были совершенно другие люди… И молодой человек, тот, который был… в рубашке. Теперь это был не он… вернее, он… но другой… тот, который висел у старухи… с галстуком… в костюме с широкими бортами… усатый… Плохо соображая от ужаса, студент подошел вплотную к фотографии и впился глазами в лицо этого человека. Нельзя же сойти с ума, если я все так ясно себе представляю? Или они уже добились своего, мой рассудок помутился, но можно ли так ясно и четко фиксировать помутнение собственного рассудка, если он действительно мутится?!»
Студент смотрел в лицо человека на фотографии с расстояния в два шага и явственно увидел, как на щеках у того начала проступать и расти щетина…
Студент потерял сознание. Комната погрузилась во мрак. Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем он пришел в себя и попытался определить свое состояние — сон или явь, продолжающийся обморок или окончательное безумие? Он попробовал сосредоточиться. Вспомнил, что в глазах потемнело, следовательно, он упал в обморок, когда ему показалось, что на фотографии что-то меняется, разумеется, ему это только показалось. Итак, он упал на пол и сейчас лежит на том самом месте, где упал, то есть перед фотографиями. В комнате почему-то темно. Что же, очевидно, где-то произошло замыкание и свет погас. А перед этим он видел кошмарный сон. Может, сон все еще продолжается? Да нет, он сейчас не спит. Он может точно определить свое состояние. Итак, под влиянием кошмарного сна, ему что-то показалось, и он смалодушничал, потерял сознание, но теперь он в своем уме, лежит на полу в своей комнате, в квартире, которую он накануне снял. Надо взять себя в руки, встать и зажечь свет.
Но почему у него ощущение чьего-то присутствия в этой темной комнате? И какие-то голоса. Причем они где-то совсем близко. Даже не за стеной, а совсем рядом, как бы за неплотно прикрытой дверью. Кто-то тихо стонет. Наложение, сгущение голосов — кто-то шепчет, спорит шепотом. Откуда эти голоса? Ведь слева нет никаких соседей, там только дверь на несуществующий балкон. Неужели он опять потерял ориентировку, не разбирает, где левая, где правая сторона? Студент медленно повернул голову по направлению к доносящимся голосам и в непроницаемом мраке своей комнаты увидел узкую полоску света из-под заколоченной двери. Свет был каким-то уютным, комнатным, будто не пустое пространство неба было за дверью. Студент подполз к ней и услышал голоса, приглушенные, мужской и женский, причем, два раза ему почудилось, что назвали его имя, потом тихий смех и какой-то сдавленный стон, и чья-то явное сдерживаемая ярость. Кто-то монотонно продолжал считать: раз, два, три, четыре, пять, шесть… Потом кто-то постучал в дверь, именно в эту дверь, с той стороны, то есть с той, где, кроме двух торчащих балок балкона, кроме зияющей бездны двадцатиэтажной высоты, ничего не было. Стук раздался всего два раза, и очень тихо, и больше не повторился. А голоса продолжали звучать…
Студент решился; он встал, включил свет в комнате (когда он успел его выключить?), подошел к заколоченной двери и сильным движением оторвал одну, затем другую доску. Потом он дернул дверь, но она открылась легко и мягко. За ней был коридор — точно такая же передняя, как и в его, студента, квартире. Это даже не удивило его. Он шагнул в этот коридор, полуосвещенный падающим из открытой двери комнаты светом, видимо, торшера или настольной лампы. Из комнаты доносилась тихая музыка. Радио, наверно. Студент подошел к дверям, заглянул. Комната была почти такой, как и его, но обставлена несколько иначе. Свет падал от настольной лампы под зеленым абажуром. Она освещала стол, за которым спиной к двери сидел человек точно в таком же синем джинсовом костюме, какой был и на студенте. Фигура, рост, каштановые волосы — все было точно как у студента. «Вот теперь я окончательно сошел с ума, — подумал он, — мне видится мой двойник».
Но человек за столом поднял голову и посмотрел на студента с некоторым удивлением. Это был сын старухи, тот, который был на фотографии в ее развалюхе и на фотографии в этом доме, его живой облик как бы объединил черты обеих фотографий. Правда, человек был без усов. «Вы разве не умерли, не упали с балкона, не покончили самоубийством?» — хотел спросить студент, но ничего не мог сказать, у него будто отнялся язык. Как бы догадываясь о его состоянии, человек широко и по-доброму улыбнулся ему, точно так, как на той фотографии, которую студент увидел в первый раз, когда вошел в квартиру.
— Вы, очевидно, мой сосед и пришли через заколоченную дверь, — как-то очень мягко сказал хозяин этой комнаты, — заглянули, так сказать, на огонек. Я рад, что вы решились, вы ведь по натуре нелюдимый и подозрительный человек.
«Откуда вы знаете?» — хотел сказать студент, но опять не мог выговорить ни слова.
— Не удивляйтесь, — улыбнулся человек в джинсовом костюме. — Я психиатр по своей специальности, а по роду своей работы — физиономист, так что мне достаточно было взглянуть на вас, чтобы определить основные черты вашего характера. Разве я не угадал? Я могу даже проанализировать все поподробнее. Самое трудное для вас — контакт, общение с другими людьми. Вы постоянно опасаетесь, что ход ваших мыслей, строй ваших ощущений никогда не смогут быть доступны другим, и потому видите во всех если и не врагов, то, во всяком случае, чужих и чуждых… И от этого вы крайне подозрительны. Везде вам чудятся козни, ловушки, злые умыслы… Верно?
Студент опять не сказал ни слова, но как-то не очень определенно кивнул.
— А разве моя мама не сказала вам, чтобы вы не подходили к этой двери? - не с укором, а с каким-то скорее любопытством спросил психиатр.
— Это ваша мать? — наконец-то выговорил студент. Он хотел спросить: «Это ваша квартира?»
— Разумеется, — сказал психиатр. — И квартира, которую она сдала вам сегодня, моя. Она мне сказала об этом.
— Но…
— Понимаю, — сказал психиатр. — У вас тысяча вопросов ко мне. Ну, например, почему я сдаю квартиру и, если уж сдаю, почему этим занимается старая больная женщина, а не я, здоровый хлыщ? Так ведь? Это вас интересует? Да вы садитесь, пожалуйста. Радио вам не мешает?
— Нет, но…
— Все просто и все удивительно сложно. Дело в том, что мне с моим положением — вы, разумеется, понимаете, о чем я говорю?.. — Студент, конечно, ничего не понимал, но психиатр продолжал так, будто все было предельно ясно и не требовало никаких объяснений: — …мне неудобно заниматься такими вопросами. Мать оказала мне любезность, дала объявление, ну и все прочее. Не хотите ли выпить коньячку?
Он достал из шкафа дорогой марочный коньяк и рюмку, только одну рюмку.
— Я сам не пью, но всегда держу для гостей. Ведь вы знаете, всегда можно найти выпивку в доме у непьющих людей. Пьющие дома выпивку не держат, — он опять улыбнулся широко и ласково, — вы пейте. Вот вам, пожалуйста, шоколад.
Студент выпил залпом и откусил край шоколадной плитки.
— У меня вообще получилась странная история, — продолжал психиатр. — Квартиру, которую вы теперь снимаете, получил я, а вот эта квартира, в которой мы с вами сейчас сидим, слушаем радио — кстати, оно вам не мешает? — пьем коньяк и так мило беседуем, это квартира моей жены. Бывшей жены, — добавил он с легким вздохом. — Две соседние квартиры оказались у мужа и жены. Разумеется, когда мы получали их, мы еще не были мужем и женой. — Он встал, подошел к окну, задумчиво и долго вглядывался в далекое море, а потом неожиданно продолжил так, как будто студент его о чем-то спросил: — Но это длинная и даже по-своему романтическая история. Ну что же, я могу поделиться с вами. Итак, я получил как ведущий специалист квартиру, ту самую, в которой вы живете. До этого я жил у мамы, вы у нее были, сами видели, какие там условия. И можете себе представить, как я обрадовался, когда вселился в этот дом. Кстати, вы, наверное, уже заметили, что квартира, в которой мы с вами сейчас беседуем, хотя и соседствует с той, но находится не в том доме, а в другом, старом. То есть я хочу сказать, что в этой комнате давно жила моя жена, то есть моя будущая жена, то есть бывшая, то есть, — он улыбнулся, — я совсем запутался, я лишь хотел сказать, что моя жена жила здесь, когда мы еще и не были знакомы. Эти дома имеют разные входы, и, возможно, мы никогда так и не встретились бы, если бы не случай. А случай действительно уникальный. Надо сказать, я тогда сильно увлекался азбукой Морзе. И вот как-то лежу я себе в своей комнате, тренируюсь, выстукивают на стенке. Какие-то стихи. Просто так. И вдруг ясно слышу, что из-за стенки мне отвечают, — можете представить себе такое? Причем следующие строки этого же стихотворения. Я чуть с ума не сошел. И что оказалось? Что за стенкой, в этой вот комнате, живет девушка, работающая радисткой на корабле. Неделю она в море, неделю дома. И я, оказывается, стучал, когда она только что вернулась с моря и отдыхала на своей кровати, расположенной у этой стены. Но все это, разумеется, мы узнали позже, когда таким вот образом познакомились, а потом и поженились. Ну мы, конечно, объединили квартиры, и, когда она уходила в море, я всегда оставлял свет в ванной комнате. Его видно далеко с моря. И она так радовалась этому свету. — Он помолчал, а потом сказал с легким вздохом: — Как все нелепо в этой жизни. Никогда ничего не поймешь. Зачем, как, отчего?