«Нива» остановилась в центре села. Слева был сельсовет и памятник погибшим воинам. А справа – опорный пункт милиции. Карпенко ничего не видел. Он слушал голос собеседника.
– Только, как потом оказалось, не совсем праведным оказался наш участковый… – слова рассказчика гвоздями входили в голову капитана. – Можно, даже, сказать совсем не праведным. Скажу, даже, больше… Грешил он… Ой как грешил… Я навел потом справки… Мало того что он подставлял своих односельчан, делая на них показатели для пограничников, так еще и корысть с этого имел. На него за «стукачество» закрывали глаза. И благодаря этому он сам занимался контрабандным бизнесом. Контролировал закупку мяса и переправку его через границу… В Россию… А от туда – бензин и солярку… Продукты многие… Запчасти… Ну, в общем, все что пользовалось спросом по обе стороны границы… А проворачивал он эти дела на пару со своим племянником с сопредельной стороны… Тоже бывший «мент» – Женя с Глушково… Хотя «ментов» бывших не бывает… Да, капитан? «Ментом» надо родиться… Это состояние души…
Участковый капитан Карпенко открыл дверь и медленно вылез с машины. С опаской, как будто, боясь получить удар в спину, повернулся к человеку, что говорил с ним всю дорогу. Он увидел в кабине лицо и узнал его. Это его, он Карпенко, задержал на этом месте и сдал пограничникам три года назад. Он вспомнил тот день, словно это было вчера. Он, даже вспомнил его имя! Олег… Да! Точно! Олег… Вот фамилия в памяти затерялась… Участковый посмотрел на собеседника. Но, не смог выдержать его взгляда и отвел глаза. Развернулся и собрался уходить.
– Что, Карпенко, даже спасибо не скажешь за то, что подвезли тебя? – с насмешкой спросил попутчик. Он откинул кресло вперед на торпедо. Наклонился и вылез из машины. – Хотя зачем оно мне. Твое последнее «спасибо» обошлось мне слишком дорого!
Участковый смотрел на стоящего перед ним человека. Тот был выше его ростом. И Карпенко пришлось «задрать» голову, что бы видеть его лицо. Оно улыбалось. Но улыбка была больше похожа на оскал зверя перед прыжком. Капитан испугался, подняв перед собой согнутую в локте руку, и, как бы защищаясь от нападения, сделал шаг назад.
– Ты не меня бойся, участковый… – сказал Олег: – Я тебя бить не буду… Ты себя бойся… Тебе есть за что!… Только что ты сказал – «как будто, наказание какое-то»… Ну тогда вспомни на досуге то горе, которое ты причинил людям корысти своей ради… Предавая и «подставляя» их… Вспомни, как умоляли они тебя отпустить их, так же, как я умолял тебя тогда на этом месте. Говорили о своих проблемах, больных женах и голодных детях… Ибо, слушая твои рассказы бедах твоих, я понял, что они у тебя только начинаются… Ведь сбылось для тебя пока только то, о чем просила у Бога, а видя как я мучаюсь, отрабатывая долги, думаю, что и у черта, моя мама… Помнишь, я тебе тогда говорил, что инвалид она… Возвращается тебе, причиненное тобой людям зло… Что, не веришь? – спросил Олег, наклоняясь с дьявольской улыбкой к побелевшему лицу капитана: – Тогда вспомни о болезни жены своей… И о мучениях дочери… Вспомни о ее ни в чем не повинном ребенке… А говорю «пока» потому, что узнал я недавно, о посещении моей мамой церкви, хотя ой как трудно ей было это делать с ее больными ногами… И о свечах «за упокой», которые она там ставила… Мне кажется я что догадываюсь, кому они были назначены! С тобой поделиться своими догадками, или ты сам додумаешь?
Лицо капитана покрылось потом. Создалось впечатление, что он перестал понимать, где находиться. Перед глазами у него плыло марево. В ушах шумело. И сквозь этот шум издали, от куда то сверху, доносился голос его попутчика. Участковый еще не успел «переварить» умом смысл слов, что ему были сказаны. Но уже прочувствовал их сердцем. Ему стало страшно. Его трясло в ознобе. Он попытался взять себя в руки, вдохнув глубоко прохладный вечерний воздух. Посмотрел вокруг.