Она моргнула, в ее глазах боролись замешательство и желание.
— Я хочу, чтобы ты тоже чувствовал себя хорошо, — пробормотала она. И именно поэтому она отличалась от меня. Я взял и взял. Она взяла и отдала. Это была та, кем она была.
«Все, что ты со мной сделаешь, будет приятным», — заверил я ее, пока мой член болезненно пульсировал. Просто увидеть ее было достаточно, чтобы выплеснуться. Ее рука на мне заставила меня уже быть готовым выплеснуться. Мне просто нужна была еще одна помпа, и я, как наркоман, был готов умолять ее об этом.
— Могу я оседлать тебя? Едва слышная просьба, но мои руки зарегистрировали ее раньше, чем мой разум.
Я схватил ее за талию и положил на себя, ее колени раздвинуты, по одному с каждой стороны от меня.
Я чувствовал ее горячую киску так близко к моему члену. Все, что мне нужно было сделать, это отодвинуть ее трусики в сторону и войти в нее. Капельки пота выступили у меня на лбу, меня пронзила дрожь от потребности погрузиться в нее.
Но я не мог сделать этого с ней. Нет, если только она этого не хотела. Если только она не была готова.
— Т-ты можешь прикоснуться ко мне? — умоляла она, наши глаза встретились, а лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.
Я отодвинул ее трусики в сторону, в то же время ее рука снова обхватила мой член. Ее стон и мое ворчание смешались. — Это не займет у меня много времени, — прорычал я. «Все, о чем мне нужно думать, это о том, как твоя горячая киска душит мой член».
— Алессандро, — хныкала она, ее бедра покачивались от моих прикосновений, когда я тер ее клитор.
Наши движения как-то синхронизировались. Наши глаза опустились между нашими телами, моя рука обхватывала ее киску и ласкала ее пальцами. Ее маленькая рука обхватила мой блестящий член, дроча мне. Качаем сильнее и быстрее.
Я чувствовал, как ее горячая киска сжимается в поисках моего пальца или члена, в то время как мой член пульсировал в ее киске. Моя жадная женщина прижалась к моему члену. Ее движения были прерывистыми и неотработанными, и пока ее рука продолжала качать меня, мой член касался ее горячего входа.
Я дернул бедрами, и стон сорвался с ее полных розовых губ. — Черт, еще, — выдохнула она.
Поэтому я сделал это снова. Мне было так чертовски тяжело, что я лопнул бы в любой момент, но я отказался кончить, прежде чем она получит свое удовольствие. Я хотел увидеть этот блаженный взгляд в ее глазах, когда она кончала, зная, что я принес ей это.
На моем пути оказались ее трусики, я взял другую руку и сорвал их с нее. Она даже не остановила своих движений. Я тоже. Наше тяжелое дыхание и хрюканье были единственными звуками, наполнявшими темноту.
Она провела своей киской по моему члену, и я начал ласкать ее сильнее и быстрее. Ее влага стекала по моему запястью. Моя свободная рука схватила ее за затылок и притянула к своему лицу.
— Мой, — проворчал я, потирая ее клитор так, словно от этого зависела моя жизнь. «Твой рот принадлежит мне. Твоя грудь моя. Твоя киска моя».
— Черт, — простонала она. Ее киска была мокрой.
«Твоя задница моя». Гладкость ее клитора, когда я гладил ее пальцами быстрее, скользкость моей спермы, когда она накачивала меня сильнее. — Скажи, что ты чертовски мой.
— Пожалуйста, — взмолилась она, задыхаясь. — Пожалуйста, мне нужно…
Ее глаза опустились между нами, и я проследил за ее взглядом. Видеть, как мы двое дрочим друг друга. Она опустила свое тело всего на дюйм, и мой член скользнул в ее горячий вход.
"Ебать!" Я понятия не имел, кто это сказал. Ее. Мне. Может быть, мы оба.
Ее дрожь толкнула ее еще ниже, и головка моего члена толкнула ее вход. Она застонала. Долго и громко. Я хмыкнул. Жестко и жестоко. Ее тело задрожало, когда я облил спермой ее киску, наши соки смешались. Я уже много лет не кончал так сильно от дрочки.
И все это время мы оба наблюдали, как наши тела почти связаны.
Но не присоединился.
Я вздрогнул, у меня болели яйца. И мой чертов член тверд, как металл.
Осень, должно быть, перевернулась и теперь стояла лицом ко мне. Она все еще крепко спала, губы ее были слегка приоткрыты, дыхание было ровным и поверхностным. Она выглядела такой чертовски мирной. Так противоположно мне. Мои собственные мечты всегда были бессвязными образами того дерьма, которое я сделал. Вещи, которые я не мог вспомнить, когда проснулся. Вещи, которые я, вероятно, никогда не вспомню.