Иисус Христос.
Я даже не знал, что сказать. Как его утешить. Хотя я не мог его винить. Он был ребенком. Его следовало защитить.
Гримаса тронула его губы, когда он продолжил: «К сожалению, я забыл этот чертов урок. Я считал себя непобедимым. Четыре года назад этот ублюдок-садист подкупил пару — мужа и жену — чтобы они подсунули мне тот же наркотик.
Алессио Руссо не жульничал. Он был… Господи, его изнасиловали. И я просто ушла от него. О боже, я мог бы спасти его. Вместо этого я оставил его.
Мое лицо побледнело, и я прикрыл рот рукой. Кислота бурлила у меня в желудке, поднимаясь к горлу. При виде моего выражения у него вырвался горький смех.
«Три месяца спустя, когда вы увидели меня в Лондоне», — продолжил он усталым голосом. «Я только что убил этих двоих. Но я понял, что этот ублюдок, мой отец, не перестанет приходить. И я не мог вынести мысли о том, что он разрушит твою невиновность. Так что на этот раз я инсценировал это, чтобы ты меня возненавидел. Никогда больше не захочешь меня видеть».
— Эта женщина… — прохрипел я.
«Я понятия не имел, как ее зовут. Я никогда не прикасался к ней». Он провел рукой по волосам. — Потому что я знал, что у меня не хватит сил держаться от тебя подальше. Мне нужно , чтобы ты ненавидел меня и никогда больше не желал меня.
Тихий выдох покинул меня, а слезы защипали мои глаза. «Мне не все равно, Отэм. Я заботился тогда и до сих пор беспокоюсь. Настолько чертовски сильно, что это меня пугает».
"Вы делаете?" - прошептал я в шоке.
«Ты первый человек, который заставляет меня чувствовать себя достойным». Боже, взгляд его глаз разбил мне сердце. Мне не нравилось видеть, как он страдает. «Все мои сломанные части каким-то образом зажили рядом с тобой. В течение столь долгого времени мои демоны доминировали в моей душе. Они так долго разрывали меня на части, что я не знал, что такое счастье, пока не испытал его с тобой».
Я всегда буду любить твои сломанные части. Твои шрамы. Каждую частичку тебя.
Моё горло сжалось слишком сильно, чтобы произнести хотя бы одно слово.
«Я солгал четыре года назад. Я солгал, когда сказал, что ты просто придурок. Что мне было все равно. Я причинил тебе боль, и мне чертовски жаль, любимая, — прошептал он. Боль на его лице была мучительной. Мне не нравилось видеть, как он страдает. «Я чувствую себя живым только тогда, когда я с тобой. Более сильный мужчина отпустил бы тебя. Я не настолько силен. Я не могу отпустить тебя. Ты моя единственная надежда на хорошую жизнь. Счастья. Ты и Кол. Его серые волосы покрывал блеск влаги. Это напомнило мне облака в дождливый день. Словно небо лило слезы, которые он пытался сдержать. — Но я больше не буду заставлять тебя спать в моей постели.
Его палец подошел к моей щеке и смахнул большим пальцем одинокую слезу. «Ты всегда был лучшим, что предлагала мне эта дерьмовая жизнь».
Не говоря больше ни слова, Алессио встал и исчез. Несколько мгновений спустя я услышал его голос, доносившийся из его домашнего офиса.
И все это время я оставался неподвижным, мое тело все еще было в шоке от услышанного.
Я подвел Алессио. Я должен был быть сильнее и остаться с ним. Я должен был защитить его.
Хуже всего то, что я держала от него в секрете нашего сына.
Глава 32
Алессио
М
Мои глаза смотрели на городской пейзаж из моего офиса в пентхаусе, и внезапно я почувствовал себя чертовски старым. Ирония моего признания заключалась в том, что я был обречен потерять ее независимо от того, признал я свой стыд или нет. Будь я проклят, если бы я это сделал; будь я проклят, если бы я этого не сделал.
Возможно, мне не следовало ничего говорить. Возможно, мне следовало оставить ее в убеждении, что я предал то, что у нас было.
Хоть мы и создали самого красивого мальчика.
Кол был моим.
Это было единственное, что никто не мог у меня отнять. И я бы женился на Отэм. Сделайте ее моей женой, но я бы не стал заставлять ее быть моей женой во всех смыслах этого слова. Хотя мне чертовски хотелось. Мой член болел за нее. Мое гребаное сердце и душа болели за нее.
У меня не было другой женщины с тех пор, как мы в последний раз были вместе. Я не в счет тот день в Абу-Даби. После того, как действие препарата прекратилось, прежние чувства грязи и никчемности вернулись десятикратно. Не имело значения, сколько мне лет.