— Видишь? — прошептал он, его дыхание коснулось ее кожи. — Ты не отдернула руку. Твоё тело понимает меня лучше, чем твой разум.
Лука не отпускал ее ладонь, сжимая в своей, и шагнул ближе, наклонившись к ее уху, его губы едва коснулись мочки, когда он прошептал хрипло, обжигающе тихо, так, что слова были слышны только ей.
— Хватит притворяться, Машенька. Мы оба знаем, что это уже давно не игра. Мы хотим друг друга. Это очевидно. Так почему бы не перестать сопротивляться?
Его слова повисли в воздухе, они были полны откровенного желания, и все тело Маши отозвалось на эту фразу дрожью согласия. Но где-то в глубине, сквозь туман охватившего ее возбуждения, зазвонил тревожный колокольчик.
Она сделала шаг назад, выдернув руку из его захвата, щеки пылали, сердце бешено колотилось.
— Нет, Лука. Это… это как раз игра. Очень опасная. И нам пора возвращаться в отель.Ее голос прозвучал тише, чем она хотела, и в нем слышалась предательская дрожь. Маша видела, как погас огонь в его глазах, сменившись холодной, стальной уверенностью. Он не стал спорить, лишь слегка кивнул, но уголки его губ тронула едва заметная, почти торжествующая улыбка. Лука видел ее смятение, ее дрожь. И для него это было доказательством победы, которая, как он был уверен, не за горами.
Когда ни вернулись к отелю и вошли в лифт Маша была напряжена как струна, она упорно смотрела на светящиеся цифры, чувствуя на себе тяжелый, горящий взгляд Луки. Он стоял вполоборота, прислонившись к стене, и всем своим видом излучал спокойную, хищную уверенность. Лука знал, что она сбежала на набережной, как и то, что бежать ей больше некуда и когда лифт мягко остановился, он жестом пропустил ее вперед.
Маша сжимала пальцами карту от своего номера так, что пластик грозил треснуть. Она подошла к своей двери, чувствуя, как его шаги звучат прямо за спиной, ей нужно было просто вставить карту, сказать холодное «спокойной ночи» и скрыться за дверью. Это был единственный разумный выход.
Но когда она повернулась, чтобы попрощаться, слова застряли в горле. Лука стоял так близко, что Маша чувствовала исходящее от него тепло, его глаза в полумраке коридора были почти черными.
— Спасибо за… вечер, — с трудом выдавила она.
Но прежде, чем она успела вставить карту в замок, его руки обхватили ее талию и прижали к двери. Он впился в ее губы в медленном, глубоком и невероятно сладком поцелуе. И в нем была вся накопившаяся за вечер напряженность, и вся та нежность, что прорывалась сквозь его маску. Маша издала тихий стон и ответила ему, ее руки сами поднялись и вцепились в его волосы. Разум отключился, уступив место потоку чувств, который она так долго сдерживала.
Лука вытащил карту у нее из пальцев, не прерывая поцелуя, одним точным движением открыл дверь и, подхватив ее на руки словно пушинку, переступил порог номера. Маша инстинктивно обвила его шею, прижимаясь сильнее, пока он нес ее через гостиную в спальню. Его прикосновения действовали на нее как опьяняющее вино, от которого кружилась голова, а дыхание, смешанное с ароматом ночи и дорогого парфюма, заставляло забыть обо всем на свете.
Лука опустил ее на огромную кровать, его тело было тяжелым, а поцелуи становились еще более жаркими. Пальцы скользнули под молнию ее платья, медленно спуская его. Ткань с шелестом соскользнула на пол и его ладони изучали каждый изгиб ее тела через тонкую ткань белья, заставляя извиваться и стонать.
Лука на минуту оторвался от ее губ, чтобы скинуть с себя собственную одежду, и Маша замерла. Когда он снял рубашку, ее глаза, уже привыкшие к полумраку, жадно скользили по его мускулистому торсу, задерживаясь на каждой детали. Взгляд притянула татуировка, крупная, мастерски выполненная, будто живая: она начиналась широким оскалом тигриной головы прямо над сердцем, откуда хищный узор перетекал на плечо, создавая иллюзию, будто зверь готовится к прыжку. Каждая линия, каждый оттенок кожи говорили о дикой силе, скрывающейся под внешним лоском. Казалось, сама энергия Луки, первобытная и неукротимая словно нашла выход в этом изображении.
Ее пальцы, будто против воли, потянулись к рисунку. Маша коснулась кожи, провела кончиками пальцев по контурам хищной пасти, ощущая под подушечками напряженные мускулы и ровный пульс, выбивающий частую дробь. Затем, повинуясь внезапному, непреодолимому порыву, она наклонилась и коснулась татуировки губами, легко проведя по ней кончиком языка, оставляя дорожку из поцелуев. Кожа его была горячей, слегка соленой. Лука резко замер, его дыхание прервалось, глубокий, сдавленный стон вырвался из его груди, стон чистейшего, животного кайфа.