Вокруг раздался яростный рев. Ну да. На ее стороне были немногие.
Все началось донельзя обыденно. Ударившие морозы, темная ночь, очередной внезапный набег на один из жирных долинных поселков. Вой ледяного ветра. Стужа, бросающая в лицо острые снежные лезвия. Крики раненных, мечущеюся по соломенным крышам кошар пламя. На руках хрусткой корочкой застывает кровь тех, кто посмел заступить ей дорогу. Она старается не убивать, бьет лезвием секиры только воинов спесивого южанского ярла, что объявил себя хозяином этих земель. Остальным довольно ударов древка и грозного рыка. Ночь рвет девичий крик. Тонкий. Слабый. Почти тут же оборвавшийся.
«Отпусти мою маму!»
Что-то в душе рвется и переворачивается. Разгорающееся внутри пламя боевого задора гаснет, будто засыпанный лавиной костер. Сив идет на звук. Овчарня пылает, на лицо и за шиворот падают угли, но она не обращает на это внимания. Детский крик бьется в черепе, застилая глаза багровой пеленой ярости.
«Отпусти, отпус… А-а-а!!»
Распятое на земле женское тело из груди которого торчит меч. И второе, маленькое отчаянно брыкающееся в тщетной попытке скрестить разбросанные в стороны худые коленки. Тяжелое лезвие секиры поднимается. Медленно-медленно. Словно во сне. А потом рвется вперед, с хрустом впиваясь между ритмично поднимающихся и опускающихся волосатых ягодиц распаленного битвой и похотью северного воина. Того, кого она еще утром могла назвать братом. Довольное, уханье сменяется задушенным всхлипом. Сив, рычит и бьет снова, по хребту сокрушая ребра, обнажая сизое, пульсирующее нутро. Хрип переходит в бульканье. Выпучивший глаза налетчик взмахивает руками, обильная струя замешанная на желчи рвоты бьет в лицо девчонки, течет по доскам, он содрогается всем телом и кулем оседает вниз придавив не прекращающую рыдать девчонку. Зажмурившись от визга что-то яростно орущих ей в ухи духов, Сив выдергивает орудие из раны. Секира опускается еще раз, на зареванное лицо, в раскрытый в немом крике ужаса рот. Точно. Сильно. Безжалостно. Грязно. Зато быстро и стоит надеяться, не больно. Распятое на земле худое тельце девочки не двигается. Дым ест глаза. Хочется завыть от тоски и уйти в ночь. Бежать как можно дальше. Но нельзя. Дело надо закончить. Она не будет скрывать, что убила одного из собственных хирдманов. К тому же… К тому же за воина всегда отвечает его хедвиг. На рукаве убитого бандита голубая нашивка. Символ Видека — Дубового Щита. У командира всегда есть выбор. Всегда.
Она предъявила ему обвинение прямо на пиру. Надеялась на поддержку Хальдара. Ответ того, кого она считала своим конунгом, вверг ее в шок.
«Видек в праве требовать с нее три гривны[1] золотом или, если она не сможет ему заплатить, взять ее себе в рабство на год. Ты ошиблась маленькая убийца, запуталась. Подняла руку против своих. Тебе многое прощалось, когда ты была ребенком, но пора взрослеть. Или твое железо ни разу не окроплялись кровью невинных? Мы нидинги, а не имперские рыцари про которых рассказывают приходящие с юга барды и плясуны. Мы живем по законам предков, а главный закон, это право сильного. Что? Хольмганг? Ты слишком многого просишь маленькая убийца, но… Сегодня праздник, а поединок порадует Старого медведя…»
Дубовый щит презрительно скалится. Вряд ли великан сильно расстроился, когда узнал как погиб его воин. Видеку всегда нравилась кровь. Своя или чужая, не важно. А еще, два года назад он хотел с возлечь с ней, зажал ее в углу клети для зерна и неизвестно чем кончилось бы дело не выпусти Сив на мгновение своего зверя. С тех пор она не раз замечала на себе его тяжелый, ненавидящий взгляд. Это было странно. Два года это слишком долгий срок для такой мелкой обиды. Но возможно, те, кто говорил, что несмотря на всю свою тупость Видек никогда ничего не забывает, были правы. А может дело было совсем в другом… И чем дольше она об этом думала тем больше подтверждались ее опасения. Да… Дело в другом. Духи не раз предупреждали ее, но она просто не хотела слушать. Видек лишь орудие, как молот или дубина, а она попала в ловушку словно зверь в силки. И эту ловушку поставил кто-то намного умнее, чем пытающийся сейчас ее зарезать вставший на дыбы медведь. Она не может выпускать своего зверя на Хольмганге. Бог-зверь не допустит такого. Просто не даст. Как не дал ей в свое время обратится его жрец Стоневульф. Когда это было? Пять зим назад? Семь? Не важно. Сейчас ей придется справляться самой.