Пока получалось не слишком хорошо. Прокатившись по земле Сив, вскочила на ноги и тут же вскинув над головой секиру попыталась заплести ей меч Видека. С таким же успехом она могла бы попытаться остановить лавину. Легко отбросившее возведенную на его пути защиту, острие меча скользит вперед вспарывая ей лоб. Рана пустяковая, даже не рана, царапина, но глаза сразу начинает заливать кровь. Это плохо. Очень плохо. Еще несколько мгновений и она ослепнет. Станет беспомощной.
Видек снова скалится. Удачный удар. И урок зарвавшейся девке. Если бы он хотел ее убить, то лезвие вошло бы ей в переносицу или в рот. Значит этот боров… Уйдя от следующего, грозящего рассечь ее пополам, замаха легким пируэтом Сив, тянется вперед и достает острым подтоком стискивающую рукоять меча похожую на лапу тролля ладонь. Заточенный шип легко касается покрытой защитными рунами, вздутой набухшими от напряжения жилами кожи. Легко совсем чуть-чуть. Кровь хлещет так, будто из руки великана забил родник.
— За это я забью твой топор тебе в задницу!!! — От рева великана дрожат стены. Меч бьет низко, по ногам. Сив прыгает и тут же понимает, что допустила ошибку. Ловушка! Щит встречает ее в воздухе, сбивает с ритма, перекрывает обзор, выскользнувший с совершенно неожиданной стороны, взрезающий на противоходе воздух клинок целит ей в живот. Казалось, должная быть крепко связанной, усыпленной и обездвиженной, священной землей хольмганга, Не-Сив в ее груди рычит и лениво поднимает голову… Грязный, подлый удар. Хотя, на божьем суде не бывает подлых ударов. Это суд самой смерти, суд великого уравнителя, великой оси колеса мира, а верховного бога не зря называют отцом всей лжи. Сив невольно улыбается. Она уже не та девчонка, что привел к своим нидингам Хальдар. Пусть, Рогатый топор отказывается признавать, что она благословлена, пусть ни один из ритуалов инициации так и не был проведен, пусть она не получила на кожу ни охранных рун и связывающих знаков, пусть она не носит на шее цепь благословленных, пусть она так и не подружилась со своим духом, не подкупила его, не одержала силой, не получила обещанного, ей за эти годы все же удалось, кое-чему научится. Спящая в ней сила, тоже не теряла времени даром. Да. Она не получила ни медвежьей мощи, ни волчьей ярости, ни лисьей хитрости, ни орлиной зоркости, ни змеиной стремительности, ни даже бычьей стойкости. Но ее тело менялось. С каждым днем. Почти незаметно. Просто ее мышцы становились чуть сильнее, кости крепче, а суставы гибче. Каждое утро она будто прорастала почти незаметными, исчезающими к вечеру стальными нитями. И с каждым новым днем этих нитей становилось все больше и больше. Она просто становилась тверже. Яростней. Быстрее. И больше. И сейчас она была больше, сильнее, крепче, быстрее и тверже большинства из благословленных в этом зале, уступая лишь видеку и самому Хальдару. А еще она обладала силой. Той силой, которой не было у других. Ярость Не-Сив превосходила даже то, что сидело в Рогатом топоре. Она это знала. Знала, по его задумчивым взглядам, по его ласковой сочащейся смертельным ядом улыбке, по его прикосновениям, тому, как он с ней обращался, когда брал ее в свою постель. Она знала это по шепоткам, что отравленным туманом вились вокруг нее, знала из того как замолкали воины стоило ей взять в руки рог с медовухой или присоединится в игре в кости. Из огненной ярости и ледяного гнева, из упорства и вечных сомнений, из безумных желаний и робкой осторожности проросло что-то новое. Да. Эти годы не прошли даром, теперь Сив ощущала свою тень как собственную руку или глаз, они были сторонами одной монеты, плоскостями одного клинка, наружной стороной и изнанкой, и просто не могли существовать друг без друга. Она не была глашатаем Бога-смерти. Она была проводником. Тем лезвием, что мостом проходит, между жизнью и той стороной. Большую часть времени внешней, открытой миру гранью была Сив, но когда приходилось действительно туго она оборачивалась. Правда иногда Не-Сив становилось слишком скучно и тогда приходилось выпускать ее наружу, но это происходило очень редко потому что, та другая ее сторона, предпочитала либо лениво спать, либо удовлетворялась ролью зрителя. Возможно, Хальдар был в чем-то прав. Другие благословленные были на нее не похожи. Одни, не могли обращаться к своей ярости по желанию, и перед битвой вынуждены были пить настой из мочи накормленных ядовитыми грибами козлов, другие, как Видек, наоборот почти не различали ту грань, которая разделяет человека и зверя, срываясь в безудержный гнев по малейшему поводу. Эти предпочитали жить в одиночестве, уходя за пределы поселка нидингов и лишь иногда возвращаясь в длинный дом, чтобы набрать немного еды и припасов. И ни те ни другие не чувствовали своего зверя как часть себя. Они считали их лишь духами, разделившими с ними их тела. Они были дураками. Разве можно считать свое сердце, легкие или печень другим существом? Разве можно отделить от себя свой собственный разум? Это было глупо, но когда она попробовала объяснить это Грогу, одному из самых молодых и наиболее спокойных благословленных встретила лишь недоуменный взгляд и глухое раздражение. То, что говорила она, в корне расходилось с тем, чему их учил Хальдар. Впрочем, она не стремилась никого переубеждать. До этого момента. Но теперь, стоя на утоптанном пятачке ристалища, она поняла, почему отличается от других. Их тень, их мощь, их стойкость, были заемными, данными им богами взаймы. Не более чем иллюзией. Иллюзией силы, за которую им пришлось заплатить своей кровью и жизнью. Частью себя. Ее тень… Она была тенью. Всегда. По праву рождения. По праву души. По праву крови.