— Сив, стой!
Удар выходит что надо. Трещины во льду увеличиваются и расходятся на добрые пол десятка шагов вокруг. Предательская поверхность под ногами начинает скрипеть и трещать при каждом движении.
Дзанг! Дзанг! Дзанг! Дзанг! Ребра будто обливают горячей смолой. В глазах плывет. Голова сама собой опускается вниз и теперь она видит вошедшую ей в грудь по самое оперенье стрелу. Это пятая? Нет… шестая..
Мир снова качается, словно попавшая в бурю лодка. Сив слышит смех. Звук кажется, чужим, далеким, неприятными. Так мог бы смеяться почуявший добычу дикий зверь-перевертыш. Мироздание пляшет, кружится и трясется все сильней, треск под ногами становится все громче и ей требуется некоторое время, чтобы понять, что смеется она сама. Поле зрения сужается, превращается в кроваво черный, пульсирующий тоннель, и нашедшей в себе силы разогнуться девочке-подростку приходится повернуться, чтобы их увидеть. Да. Как она и предполагала. Последний залп лучников почти не проредил ее «воинство». Только бедняжка Агнес-швея, скулит и, пятная лед алым, пытается выдернуть засевшую в ляжке стрелу. Значит, целятся только в нее. Остальных хотят взять живыми. Это хорошо. Значит, она все же успеет прихватить их с собой. Должна успеть. Бог-зверь ее не оставят. Прошло всего несколько дней с того момента как она принесла ему в жертву более дюжины воинов. О да. Несуразная, тощая девчонка-подросток смогла отправить на суд богов, больше напавших, чем весь остальной род. Предки будут ей гордиться. Жаль, что некому будет сложить вису про этот бой. Очень жаль. Остается только надеяться, что высокие сейчас на нее смотрят. Интересно за ней придут валькирии? Или она сама должна будет пройти по лезвию[17]? И какие они — эти валькирии? Впрочем, скоро она это узнает… Наверняка.
Сказать по правде она поняла, что это конец еще вчера. Когда на перевале упал и не поднялся последний из взрослых мужчин. Не взятый в торговый поход на юг, оставленный присматривать за хозяйством, потому что на днях провалился в ручей и начал сильно кашлять, Гуннар был могучим воином. Он не сломался, даже когда секира одного из нападавших лишила его руки до локтя. Именно он поджег длинный дом и сделал так, что они смогли сбежать. Именно он несколько дней, безропотно взваливая на себе самые тяжелые грузы и помогая остальным, не выказывая ни слабости, ни страданий, носил засевший в мощном загривке наконечник стрелы. Шел наравне со всеми, даже когда раны и ожоги воспалившись, стали пахнуть мертвечиной. Но вчера на перевале их застигла буря, ударил мороз, и Гуннар упал. А когда она склонилась над ним, его душа уже оставила стремительно остывающее тело. Хорошая смерть. Что сделали с теми, кто не успел сбежать, думать не хотелось. Совсем.
Они пришли под утро. Шесть десятков угрюмых, крепких мужчин в броне и с оружием. Островитяне. Бороды заплетенные в косы. Богатая одежда. Синяя имперская сталь. Сказали, что шли на юг, наниматься к южанам в хирд, но на перевале сошла лавина и они просят принять их как гостей, переждать несколько дней, пока снег не слежится и путь через горы снова не откроется. Перевязали мечи[18], по закону гостеприимства выпили из обшей чаши смешанного с козьим молоком пива. Они были чужаками, островитянами, но не носили цвета враждебных родов и потому никто не заподозрил худого. Зима это время торговли и гостеприимства, а не войны. Никто и думать не мог о том, что чужаки принесли с собой не мир а меч. Пока не стало слишком поздно. Пока ее родичей не стали резать во сне. Возможно, кому-то приглянулся одаль. Островным всегда не хватало земли. И они захотели забрать чужую. Ее тучные, по местным меркам, летние луга и часть берега богатого рыбой горного озера. А может это был просто вик, оголодавшего, несмотря на имперское зерно и солонину, за необычно холодную зиму, клана, прознавшего, что их селение осталось почти без защиты. Какая разница.
Теперь, ее войско составляли несколько слишком маленьких, чтобы держать оружие детей, пять женщин — трелей, однорукий ромеец — тоже трель, живущий с ними, потому как умел читать и даже писать, да старый как сами горы, наполовину ослепший дед, что последний раз брал в руки оружие еще при Груми — Волосатом пузе. В те времена, когда Подьзимье о империи и не слышало. Насмешка судьбы. Сильные воины погибли, а древний, разваливающийся на ходу старик выжил. Мгновение поглядев на то, как неловко руки женщин и детей сжимают выданные им ножи и сулицы, как трясутся побелевшие от страха губы дважды крикнувшего «нет», ромейца, Сив с трудом сдержала рвущийся из груди стон. Боя не будет. Врагов слишком много. Слишком долго они убегали. Слишком ослаб их дух пока они шли через горы. Слишком она… устала.