— Ты в свое время, помнится, полные штаны навалил. — Прогудел Гаррис и вырвав из руки Броюмира отрубленную голову со злостью швырнул ее в сторону нагроможденной, около торчащего посреди небольшой площади каменного колодца, кучи тел. — Еще раз увижу, что ты людей задираешь, обдеру с тебя все железо и отправлю обратно в деревню — навоз месить. А ну пошел отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели! Западный край села осмотри! Дома проверь, чердаки, погреба, подвалы! И чтоб ни одной пропущенной щели не осталось, понял? Если понял, марш в обоз, поллекс[1] в зубы и бегом вперед.
— Та-ак точно, господин сенешаль. — Не слишком внятно проквакал, потирая стремительно опухающую челюсть, дружинник потряхивая головой, зашагал в сторону сгрудившихся у головного фургона, что-то негромко обсуждающих на своем лающем наречии, кантонцев.
— Спасибо господин Гаррис, — благодарно кивнул утирающий рот дружинник, и привесив флягу к седлу выдавил из себя подобие улыбки. — Век помнить буду.
— Еще как будешь, сынок. Еще как… — Фыркнул здоровяк и уперев латную перчатку в бок с прищуром уставился на конного воина. — Ты какого хрена до сих пор здесь прохлаждаешься? Трупы таскать, кто будет, Святая дева заступница? Тела убрать. Раздеть до исподнего. Пересчитать. Сложить вон там. Латная рукавица начальника стражи указала в сторону ближайшего подворья. Пояса и кошельки вывернуть не забудь. Что необычное найдешь, сразу в отдельную кучу складывай. Потом проверю. И запомни, Вихта, мне в дружине неженки без надобности.
— Дык… — Побледневший как мел дружинник икнул. — Господин Гаррис… Я ведь ни в жизнь столько мертвяков не перетаскаю. Тут их сотни две.
— Две сотни, говоришь? — Лицо старого солдата приняло зловещее выражение. — Это, салага, у тебя от страха в глазах двоится. Не больше шестидесяти. Да ты бойся. Как остальные освободятся, обязательно тебе помогут. Может быть… Приказ отдан, воин. Шевелись давай.
— Я… Всадник громко сглотнул слюну. Так точно, господин Гаррис! Ударив пятками по бокам изрядно нервничавшего животного, дружинник отправил своего скакуна в сторону виднеющейся на другом конце являющейся центром деревни колодезной площади коновязи.
— И рукавицы возьми! Мертвяки уже с неделю лежат, от таких заразу подхватить, что плюнуть. — Крикнул ему вслед здоровяк.
— Развлекаешься?
— Вечно от этих двоих проблемы. — Провожая глазами удаляющегося парня ворчливо буркнул себе под нос Гаррис. — Одному слава Виллима-завоевателя Подзимья все покоя не дает, а второй будто от мамкиной сиськи только оторвался. Мальчишки. Пороть некому.
— Ну так выпори. — С виду безразлично проронил подошедший к сенешалю цу Вернсром и тяжело опершись спиной на покосившийся невысокий заборчик принялся возиться с запорным штифтом шлема. — А лучше помоги мне снять эту бесову наковальню.
— Но, господин барон… — Лицо здоровяка приняло обеспокоенное выражение. — Со шлемом-то надежней. Ну, а вдруг злодей какой неподалеку?..
— А сам почему без шлема расхаживаешь? — Пропыхтел все-таки справившийся с застежкой Август.
— А? — Совершенно ненатурально удивился, сделавший вид, что поправляет перевязь с мечом Гаррис. — Я-то? Так подшлемник во время вчерашнего дождя промок, вот я его сушиться и повесил… Пусть себе сохнет, а то если ржа в брамице заведется, потом не отскоблить…
Август вздохнул.
— Снимай. Живо. Я в этом ведре дышать почти не могу.
— Ну, да… Душновато сегодня. — Прогудел здоровяк и стрельнув глазами по сторонам чуть слышно звякнув латами помог совладать юноше с никак не хотящим слезать с головы шлемом. — Даже вчерашняя гроза воздуха не добавила.
— Да. Душно. — Согласился барон и благодарно глянув на Гарриса, стряхнул с кончика носа набежавшую каплю пота.
Было действительно душно. А еще в деревне воняло. Каждый, кто хоть раз был на войне, сразу бы узнал этот запах. Его сложно спутать с другим. Эта была не едкая вонь свежих костровищ, и даже не тяжелый дух скотобойни, нет, витающий над опустевшим поселкам смрад был совершенно особенного рода. Кисловатый амбр сгоревших изб, смешивался с тяжелым духом разложения и смерти, тухнущей крови и сырого железа, расползаясь по улицам тяжкой, вызывающей тошноту и беспокойство аурой. Но дело было даже не в смраде. Скорее в ощущении, что людям не стоит находиться там, где еще несколько дней назад всласть погуляла смерть. Впрочем, одним только запахом дело не ограничивалось. Были и более вещественные свидетельства. Создавалось такое ощущение, что трупы были везде. Тела висели на заборах, валялись в канавах, лежали посреди оставленных между аккуратных оград подворий проходов, свисали из окон изб, и покачивались на коньках крыш. То тут, то там, среди людских тел попадались животные. Кудлатые псы с распоротыми животами, тощие деревенские клячи, и даже пара раздутых словно утопленники коров. Неизвестные нападавшие не пожалели ни одну скотину крупнее кошки. Но хуже всего выглядела площадь. Когда случилось нападение, в селе, судя по всему, праздновали свадьбу. Во всяком случае, об этом свидетельствовали обломки расставленных прямо у вечевого столба столов и болтающийся на журавле колодца труп в характерном, украшенном красными и зелеными лентами платье. Задранный подол был обильно испачкан красным. Какими были жених и невеста при жизни сказать было сложно. Неделя на жаре и птицы сделали свое дело.