— A Furore Normannorum Libera Nos Domine[10]!. — Чуть слышно прошептал на миг забывший что находится посреди битвы Гаррис.
Мир на мгновение будто выцвел. Стал плоским как гравюра в книге. Раздался хлопок словно огромный великан ударил в ладоши, сразу несколько рядов домов по обе стороны понтона брызнув превратившимися в горящий лед, щепками обрушились в воду. Дождь стрел прекратился, как будто его отрезало. И тут доски моста кончились, под ногами зачавкала грязь, и черепаха сшиблась с рассеянными порядками врага. Сразу стало душно и тесно, а поле зрение сократилось до круга напирающих на щит, искаженных ненавистью лиц. На него словно навалилась гора. Но это было привычной работой. Сзади что-то неразборчиво верещал Ллейдер. Громкий хлопок арбалетной тетивы смешался с визгливой магутской тарабарщиной. Резко лаял на своем гортанном наречии умело отсекающий все попытки добраться до мага Ринькофф. С точностью какого-то изощренного механизма поднимались и опускались тяжелые тесаки. Слышались испуганные и одновременно сердитые крики Алдии. Пару раз земля вздрагивала, будто по ней лупили огромным молотом, в лицо и затылок дуло то иссушающим жаром то ледяным холодом, но Гаррис уже не обращал на это никакого внимания. Он колол и рубил, вполглаза следя за тем, чтобы никто не добрался до оттесненного в третий ряд, бестолково крутящегося на месте, выкрикивающего ничего не значащие команды, барона. Он чувствовал, как глаза заливает смешанный со слезами пот, плечи наливаются свинцом, как хрустит при каждом движении будто охваченные огнем крестец и шея. Но это не имело значения. Повсюду бряцала острая сталь, перед щитом Гарриса вставали все новые и новые раскрашенные глиной, перекошенные бешенным оскалом лица. Засевшая в разорванном великаншей строе, словно меч в ране, черепаха рыскала из стороны в сторону оставляя за собой мертвые тела.
«Сив, Сив, где ты бесова девка…»
Дикарки нигде не было видно. Неожиданно что-то изменилась. Застонав, упал один дружинник, потом второй. Отбросив наседающего на него противника мощным толчком щита, сенешаль оглянулся по сторонам и почувствовал, как в его душу медленно вливается холодные струи страха. В рисунке битвы появился какой-то диссонанс, неправильность. В ставшей для старого солдата привычной, даже раньше того времени, когда он получил право называться мужчиной, кровавой работе возник разлад. Да, противники все еще отступали, но плоть, что он колол и рубил казалась, стала намного плотнее, чем должна была быть. Из полученных пиктами ран почти не текла кровь. Но самое главное проклятые синелицые будто бы забыли, как умирать. Вот один, с почти отсеченной рукой тычет Эйрика в ногу здоровенным ножом и вцепившись уцелевшей ладонью в край щита с ревом выдергивает молодого дружинника из строя. Вот второй, со страшной раной головы, снова и снова опускает тяжелую секиру на щит вяло отбивающегося Вихта. Третий, лишившийся ноги, рыча и скалясь тычет копьем… Магия. Бесова магия. Присущее каждому опытному командиру чутье подсказало Гаррису, что в бою вот-вот наступит перелом. И этот перелом будет не в их пользу. Еще чуть-чуть и черепаха застрянет, строй распадется и тогда… Раздался очередной хлопок тетивы и над полем боя разнесся многоголосый крик. А потом все кончилась.