Около двух часов назад закончились мои занятия с репетитором. Арсений Юрьевич не мой сегодня приехать, поэтому мы созвонились по скайпу, для того, чтобы все-таки отзаниматься. Было неприятно, что мы не сидели рядом, а я не могла вдыхать его аромат. Но хоть как-то. забавно, совсем скоро я выйду замуж, а думать могу только о нем. О нем и его женушке. С этой женщиной мы не знакомы, я даже имени ее не знаю. Наверное, стоит пригласить его на свадьбу, но этим процессом заведую не я. Как и любым другим в своей жизни. А могу ли я называть эту жизнь своей? Вряд ли.
- Прасковья, ваш отец передал вам письмо, и сказал, чтобы вы отдохнули перед свадьбой, - я закатила глаза на слова новой горничной, и взяла письмо.
- Вы свободны, - сказала я, зачем-то задержавшейся в моей спальне, женщине, - И да, в следующий раз, соизвольте постучаться.
Она стушевалась, потупила взгляд, кивнула и ушла. И кто вообще подбирает нам прислугу? Где они учатся?
Я открыла письмо, развернула плотную бумагу и начала читать.
«Дочь, твое платье привезут сегодня к восьми часам. Ты должна его примерить, как и все остальное, что скажут тебе надеть портные. Свадьбу пришлось перенести, она будет послезавтра. К этому времени ты должна написать и выучить свадебную клятву, которую произнесешь у алтаря. И потрудись говорить с чувством, ибо общественность должна поверить в союз между нашими семьями. На мероприятие будут журналисты, которые возьмут у вас обоих интервью. Влюбленно хлопать глазами вы будете оба, как бы то не было, а иначе у тебя будут проблемы. Уж поверь мне.»
Мда. Тоже мне угроза. Вообще-то существенная, если учитывать, что она принадлежит моему отцу. Ну и что я теперь буду делать? Мерить платья? Валяться в салоне? Все это подождет. Для начала мне нужно выплеснуть гнев и агрессию привычным для меня образом, а иначе я взорвусь.
Но перед этим я избавлюсь от рукописей папы.
Я подошла к полке с ароматическими свечами и взяла оттуда обычную свечу, которую использовали при отключении света. Я раскромсала ее ножом, который по какой-то причине лежал у меня в нижнем белье уже два года, положила, порванный на несколько частей, лист на дно пустой, прозрачной мисочки. Потом я отделила фитиль от крошек парафина, положила его в ту же емкость, что и записку, засыпала кусками свечи и подожгла.
Я смотрела на эту импровизированную свечу и не могла понять, как можно так сильно ненавидеть свою дочь, чтобы обращаться с ней хуже, чем с вещью. Ему было плевать на мои чувства. Скажу больше, я уверена, что эта сделка не нужна ему так сильно, как он об этом распространяется. Нет. Он просто хочет причинить мне боль.
Слезы начали падать градом на ледяные колени, потому что у него получалось. Мне было очень больно.
Но я справлюсь с этим, а потом причиню ему туже боль. Не знаю как, даже не знаю с чего начать, но я сделаю это. Любым способом. Я добьюсь его страданий.
Огонь на фитиле плавил воск, слой за слоем. Именно так я и уничтожу всю радость в его жизни. Медленно, постепенно, но я растопчу его так же, как он меня.
Свеча догорела, а за ней начал гореть лист бумаги. Он горел, превращался в пепел, а я лишь видела на его месте жизнь отца. Боль, отчаяние на его лице. Сожаление, муки совести, все это будет смотреть мне в глаза, а я просто добью его.
Не знаю, насколько это безнравственно или аморально, но я желаю ему смерти. Самой мучительной, какая только существует.
Холод в словах, которые передала мне служанка, эхом гуляли по разуму. Он всегда был таким. С самого моего рождения. Он лишал меня всего светлого и прекрасного. Всем, кто начинал приносить в мою жизнь хоть немного радости, всем до единого он платил или угрожал, и они покидали ее. Покидали меня.
Помню, как в двенадцать лет, он на два года увез меня заграницу, чтобы я перестала общаться с лучшей подругой. Помню, как сказал моему парню в шестнадцать лет о том, что он сотрет с лица земли всю его семью, если тот еще хоть раз посмотрит в мою сторону. А его любила. Того парня.
Годы шли, а я лишь теряла людей. И в итоге я одна. Холодная, злая, мерзкая. С тысячью тараканов в голове. Я перестала сближаться с людьми. Даже с Женей и Геной я держала дистанцию, а наши встречи оправдывала тем, что они лишь обслуживающий персонал.
Ненавижу.
Глава 10
Паша
Наревевшись вдоволь, я все же добралась до стрельбища. Там я взяла в руки лук и стрелы, которые принадлежали мне, разумеется. Я начала заниматься этим спортом еще в девять лет, потому что родителям вдруг пришло в голову навязать мне увлечение моего покойного дедушки. Как же я тогда ненавидела это занятие. Моя спина болела от тяжелого лука, а пальцы стирались в кровь от вечно-острой тетивы и стрел. Помню, как наша горничная перевязывала бинтами мне руки из-за постоянно кровоточащих ран. Тогда мне казалось, что я всегда буду ненавидеть это дело, а моя кожа никогда не привыкнет в боли. Но нет, моя кожа привыкла, да и я тоже. Теперь, когда я научилась правильно держать орудие в руках, я перестала травмироваться. Сейчас я стреляю для того, чтобы выпускать пар. Это как альтернатива разбиванию посуды и избиению подушки. Хобби конечно не совсем девичье, но я стараюсь не распространяться об этом, так что будем считать, что это моя страшная тайна.