И зашумели в коридоре голоса. Слышно, что идут малой ордой. Множество ног и все в одном коридоре. И все нетерпением гонимы.
Растворилась дверь. В двери — огромного роста толстенный профессор. Весь в белом. И ватага его — в белом. У профессора на золотой цепочке пенсне. Поднес пенсне к глазам и долго Настю разглядывал, порог не переступив. И вся его свита Настю из-за спины профессорской разглядывает, из-за плеч профессорских, из-за боков.
Улыбнулся профессор. И все улыбнулись. Шагнул профессор вперед. И все шагнули. Подошел профессор, на краешек кровати присел, а все кровать вокруг обступили.
— Ну вот, наша птица ожила. Как самочувствие?
Настя ему только кивнула: хорошее.
— Чудесно. Покажите язык. Так. Хорошо. Скажите «А». Хорошо. Глаза? Хорошо. Через неделю вставать будем.
Легким одобрительным шумом свита ответила. Обернулся профессор к кому-то за своей спиной:
— Наша советская наука действительно выше всех буржуазных наук. Телеграмму товарищу Сталину.
Она встала через неделю. И сама дошла до окна. А еще через неделю, укутанная в меховую летную куртку, бродила по пустынному берегу. Далеко-далеко над горами каждый день поднимался самолетище и, ревя моторами, уходил гулять над морем.
Врачам и медсестрам до этого дела нет: самолет он и есть самолет, только большой. А Настя с детства все авиационные новости ловила на лету. Вспомнила, прикинула, вычислила: это, конечно, ТБ-7 летает. Враг народа Туполев и враг народа Петляков создали лучший в мире стратегический бомбардировщик. Самое время его испытывать. Поразмыслила: кто бы испытателем мог быть на ТБ-7? Вроде Водопьянов по ее расчетам выходит. Надо будет у знающих людей спросить. У Холованова. Где он?
В России март бушует, а тут, на крымских берегах, ни снега, ни мороза. Просто ветрено и прохладно. Но погода всегда летная. И потому тут круглый год идут испытания новых самолетов и десантных планеров. И потому лучших летчиков готовят именно в Крыму. Аэродромов здесь так много, что можно считать Крым не совокупностью многих аэродромов, а одним большим непотопляемым авианосцем.
Если смотреть на восток, то там угадывается большой аэродром за горизонтом. На северо-восток — еще один. Два на севере. Если смотреть на запад, то и там вдалеке каждый день в небе точечки. Это каких-то девчонок готовят к следующему воздушному параду. Они удивят мир групповым затяжным прыжком. Их не только для парада готовят. Есть и другое предназначение у групп отважных девчонок, которые могут валиться с неба, не раскрываясь до двухсот. А вчера садился там сверкающий самолет. Может, «Сталинский маршрут»?
И улыбнулась.
Сидит укутанная Настя на берегу. Камушки в воду бросает. Кричат чайки. Бьются волны о берег. Зашуршали камушки позади. Оглянулась. От солнца рукой закрылась — слепит. В лучах солнечных стоит огромный человечище. Не разобрать лица. Только пальто кожаное различимо, да сапоги ярче солнца.
— Здравствуй, Драконище.
Подхватил он ее на руки. Закружил.
— Здравствуй, Жар-птица.
— Отпусти, дурной, даже у советских парашютистов головы иногда кружатся.
Опустил он ее осторожно.
— Как ты тут?
— Хорошо, Дракон. Рассказывай.
— Что же тебе рассказывать?
— Все рассказывай. Я ничего не знаю.
— Все просто. Был заговор. Был. Самый настоящий. В их руках были все системы связи и недостроенный командный пункт в Жигулях. Оттуда можно было управлять не хуже, чем из Москвы. И в Москве очень многое было в их руках. И в республиках. На товарища Сталина они имели что-то очень серьезное. Настолько серьезное, что могли его совершенно легально на пленуме ЦК партии в чем-то уличить и снять. Они могли арестовать кого угодно и делали все, что хотели. В их руках уже была почти ничем не ограниченная власть. И был у них «Контроль-блок» — ключ ко всем правительственным, государственным, военным, дипломатическим и всем другим системам связи. Задавлен мятеж. Задавлен до того, как успел вспыхнуть. Бочарова я арестовал. Вот этой рукой ордер предъявлял. Вот этим пистолетом в морду бил. Хорошо — рукояткой в морду. Хорош «Лахти» тем, что тяжел. Как двинешь в рыло — вроде молотком. Одна забота: чтоб не до смерти. Хороший человек Бочаров. Жалко. А как подумаешь, так и хрен с ним. Ежов отстранен от должности народного комиссара внутренних дел, но пока остается народным комиссаром водного транспорта.
— Да почему же?
— Не спеши. Всему свое время. Товарищ Сталин стратегию и тактику классовой борьбы понимает лучше нас. Помяни мое слово: пройдет месяца два-три, и пропадет товарищ Ежов. Никто о нем больше не вспомнит.